Лекции по истории Древней Церкви. Том IV
Шрифт:
«Веруем во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца всех видимых и невидимых, и во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Слово Божие, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына единороднаго, перворожденнаго всей твари (Кол. I, 15), прежде всех век от Отца рожденнаго, чрез Котораго и произошло все». Затем после тирады о воплощении Сына Божия прибавлено: «веруем во единаго Духа Святаго». Далее Евсевий в виде комментария прибавлял: «веруя, что каждый из Них есть и существует, что Отец есть истинно Отец, Сын — истинно Сын, и Дух Святый — истинно Дух Святый».
Сам император остался этим символом весьма доволен, но сказал, что к нему нужно прибавить слово . Евсевий рассказывает об этом в послании к своей пастве [15] . Конечно, неглубокое богословское образование {стр. 35} Константина могло подсказать важность предлагаемого термина «». Во время пререканий отцов собора он часто слышал его, а, может быть, Осий кордубский расположил его еще ранее к принятию этого слова.
15
Это послание важно для выяснения древнего отношения верующих к вселенским соборам. Епископы являлись на собор засвидетельствовать не свои собственные богословские воззрения, a веру своей церкви, и только выразить ее в известной форме, отвечающей на богословский вопрос, поставленный в данном случае. Естественно, таким образом, что для всякого присутствующего на соборе отца было важно, чтобы эта общая вера изложена была так, чтобы её согласие с предшествующими символическими памятниками было бесспорно, так как епископы должны были показать своей пастве, что новый собор ничего не изменил в её вере и что они, возвращаясь к ней, и теперь преподают то же самое учение, что и прежде. Таким образом, Евсевий кесарийский должен был показать своей пастве, что на Никейском соборе принято то же самое учение, которое он возвещал ей и раньше. Евсевий представляет поэтому дополнения несущественными в догматическом отношении. Такова тенденция его послания.
Символ кесарийский лег только в основу Никейского, а не был принят текстуально. 1) Так в первом члене была произведена, правда, одна, но характерная замена. Слово «всех» передано вместо простым . Слово энергичнее, нежели : значит «решительно все», «все без исключения», «все в совокупности». Таким образом, слово могло представлять для ариан одну из лазеек, в которой они могли укрыться с своею диалектикою. «Если Бог есть Творец решительно всего , то Он Творец и Сына и Св. Духа». — 2) Затем в Никейском символе было опущено во втором члене выражение «Слово Божие — ». В вопросе о том, почему это сделано, приходится держаться в области одних только предположений. Пo одним, это было сделано потому, что отцы не хотели вводить отвлеченно-богословских терминов. Но с этим трудно согласиться, так как символ Никейский называется не символом собственно, a «вероизложением» ( — изложение научное, приближающееся к математически точному), и не сразу сделался символом для крещаемых; таким образом, его и предназначали для строго богословского и полемического употребления. Можно предположить с большею вероятностью, что слово «» было опущено по историческим причинам. Слово «» было употребляемо в особом смысле {стр. 36} многими еретиками. Напр., Павел Самосатский признавал предвечное бытие ’, как силы ипостасно неразлучной от Отца, но не как Сына в церковном смысле этого слова. Во всяком случае, отцы собора должны были позаботиться о том, чтобы не вводить таких выражений, которые бы подавали повод арианам повторять свое заявление, что противники Ария монархиане. Поэтому на место термина ставится прямо . — Затем заимствованы были из символа Евсевия кесарийского слова: «Бога от Бога», «Света от Света», но безразличное «Жизнь от Жизни» заменено выражением: «Бога истиннаго от Бога истиннаго», потому что ариане допускали, что Сын Божий есть Бог, но только с натяжкою могли признать Его Богом истинным. — 4) Затем разъяснялось точнее понятие «рожденнаго» с положительной стороны словами: « — », и с отрицательной — словом «несотвореннаго». — 5) Намеренно были опущены слова «перворожденнаго всея твари», потому что этим термином характеризуется отношение Сына Божия к твари, а не к Отцу. — Учение о Духе Святом изложено в той короткой форме, которая была предложена Евсевием кесарийским: «и в Духа Святаго» (опущено «веруем» и «единаго»). Символ оканчивался анафематизмом: , , , , , , , , . В разъяснение слов « » и «» сделано лишь несколько замечаний, устраняющих их толкование в материальном, эманатическом смысле.
Выражения: а) и б) составляют цвет догматической деятельности первого вселенского собора. Естественно теперь поставить вопрос о чисто терминологическом значении этих технических выражений.
а) В каком отношении отцы Никейского собора стоят к предыдущим догматическим опытам и к последующим? Этот вопрос сводится к другому: отцы Никейского собора различали ли выражения «» и «», как различаем их теперь мы, или же они еще не делали этого различия, что характеристично для доникейской эпохи?
Уже в IV веке на этот вопрос даны были два ответа. По мнению Василия В., отцы Никейского собора уже разли{стр. 37}чали эти выражения и, как различные термины, сопоставили их в анафематизме. Иной вывод получается из творений Афанасия В., и его свидетельство, как слово участника Никейского собора, имеет предпочтительное историческое значение сравнительно с взглядом Василия В. В творениях Афанасия В. встречаются два места (de incarn. et contra arian. 10; in illud: Omnia mihi, 6), в которых слова и употребляются в том смысле, в каком употребляем их мы в настоящее время. Но первое сочинение не бесспорной подлинности, а в другом это место может быть позднейшая вставка. Между тем, в его несомненно подлинных сочинениях слова и употребляются как тождественные. Так, в «словах против ариан» (ок. 358 г.) и употребляются как слова взаимно заменимые (3, 65. 66). В одном из самых поздних его сочинений (369 или 370 г.), — в документе, имеющем несомненно важное церковное значение, так как это послание (epistola ad Afros episcopos) писано от лица 90 епископов Египта и Ливии к епископам африканским, читаются следующие выражения: « есть и означает не иное, как самое сущее: и и есть бытие» ( — ).
На Александрийском соборе 362 года, на котором председательствовал Афанасий В., вопрос о значении этих слов поставлен был ясно и прямо. Здесь были две спорившие партии. Одни утверждали, что «в Боге три Ипостаси», — и их упрекали в арианстве; другие, — что «в Боге одна ипостась», потому что, по их мнению, и одно и то же, — и их подозревали в савеллианстве. Афанасий В. заставил их объясниться, и из объяснения обнаружилось, что они разноречат только в словах, будучи согласны в понимании самого догмата. Но отцы собора во всяком случае отнеслись к лицам, признававшим три Ипостаси, как к таким, которые ставят вопрос, Никейским собором не решенный; и соборное решение состоялось в том смысле, что признано было личное православие той и другой стороны, но и тем и другим рекомендовали довольствоваться выражениями Никейской веры, «как лучшей и более точной». Таким образом, по воззрению александрийских отцов, Никейский собор не установил терминологического значения слов «» и «», и, подобно древнейшим богословам, прини{стр. 38}мал эти слова как взаимно заменимые, хотя и при известных частных оттенках, свойственных тому и другому.
Вероятно, в связи с этим смешанным употреблением слов и стоит и история выражения « ». Каждая из Ипостасей Св. Троицы есть весь Бог и существо всецело принадлежит каждой. В этом смысле понятно выражение: «Сын рожден из существа Отца». Но отцы второго вселенского собора, удержав в своей редакции символа слово , опустили слова: . Вероятно, они имели в виду вербальную трудность этого выражения с точки зрения строгой терминологии: существо Отца есть единое и тождественное существо Отца и Сына и Св. Духа. Если Сын рожден из существа Отца, то мы не можем устранить того вопроса, да не рожден ли Сын из Своего собственного существа? Поэтому в 381 году слово выбросили, как неудобное.
Вообще в богословии замечается волнообразное движение в области богословской терминологии, замечается после повышения и терминологическая отсталость. Излагаемые споры сопровождались успехами в терминологии о Троице; по отношению к христологии дело остановилось на точке развития эпохи первого вселенского собора. Не было бы никаких последующих ересей, если бы уже на первом вселенском соборе была установлена точная богословская терминология. Так и в учении о Св. Духе мы расходимся с латинянами именно в терминологии. Восточные богословы в терминологии сделали шаг вперед и стали на точку зрения Василия В. У них как рождение Сына, так и исхождение Св. Духа рассматривались как ипостасные свойства. Но латинские богословы удержали старый термин ex substantia и для них исхождение Св. Духа представлялось как actus substantiae. Поэтому для них естественным было требование, чтобы и Сын мыслился, как изводящий Св. Духа, ибо существо Отца и Сына одно и то же (ex utroque, ex Patre Filioque). Являлось даже предположение, не исходит Св. Дух и От Самого Себя, но этот вывод был слишком уже радикален. Таким образом, между нами и латинянами различие заключается в глубине мысли: для нас исхождение Св. Духа есть акт ипостаси, а для латинян — акт существа.
б) Учение о рождении Сына из существа Отца логически завершается в положении: «Сын единосущен Отцу». Слово {стр. 39} есть необходимое дополнение к выражению « ». Рассматривая то и другое выражение, Афанасий В. признает, что они не даны в Св. Писании текстуально, но верно выражают смысл его и имеют символико-полемическое значение самое высокое: уклониться от их силы не могла никакая арианская диалектика. Другие богословские выражения ариане умели перетолковывать по своему, но перед и они были бессильны: они могли лишь оспаривать право догматистов употреблять эти небиблейские термины для означения отношения Лиц Отца и Сына, но не могли исказить их.
В слове дан синтез всего учения о Сыне Божием. Центральный пункт этого понятия Афанасий В. (de synodis, 54, писано в 359 г.) объясняет так: «употребляя слово без полемических придирок, мы означаем, что Он есть истинный (присный, собственный) Сын, из Отца имеющий бытие» .
Высокое достоинство этого термина выясняется уже из того, что его нельзя заменить никаким другим (не в означенном выше только полемическом смысле, как слово для ариан неприемлемое, но по внутреннему догматико-философскому содержанию). Наиболее близко к стоит « » и дальнейшее разъяснение этого последнего — «». И, однако, оба эти последние термины ( в особенности) не выдерживают пробы, и это даже не потому, что они представляют полумеру, непоследовательность, а потому, что противно и духу греческого языка, и установившейся философской терминологии. Чтобы судить об этом, нужно выяснить точный смысл слова «», которое лишь очень неточно может быть передано русским «подобный». Место понятия «» в ряду аналогических выражений Аристотель устанавливает в таком положении (Metaphys. V, 15):