Лёлишна из третьего подъезда
Шрифт:
— Зачем в книге для детей показывать взрослых в смешном виде?
Да я бы рад всех показывать только в хорошем виде, но это будет неправда да и неверно. Я тогда буду, просто говоря, обманщиком.
Нет, встретятся на вашем пути и хорошие, и смешные, и плохие люди. И я хочу, чтобы вы были готовы ко всем встречам.
Если хотите знать, то, когда я пишу о плохом, мне самому плохо, так плохо, что даже чернила в авторучке вы…сых…ают.
(Вот, перешёл на карандаш.)
Вдруг Сусанна села на кро…
(И
Продолжаю.
— Умираю… помогите…
Папа вскочил.
Мама вскочила, сбросила с головы холодный компресс, крикнула бабушкам:
— Она умирает!
Конечно, она и не собиралась умирать. И все знали, что она наверняка не умрёт. Не с чего!
Но ещё лучше все знали, что если её не послушаться, она такое вытворит, что… лучше послушаться.
Вот тут мне придётся остановиться и подробнее растолковать вам, что же происходило в семье Кольчиковых.
(Только бы пишущая машинка выдержала! На всякий случай кладу рядом коробку карандашей.)
Я уже говорил, что ничего смешного тут нет. Грустно всё это. Дело в том, что, едва родившись, Сусанна начала болеть, и это у неё здорово получалось. Болела она, можно сказать, не переставая и по-настоящему. Вот тогда смерть действительно грозила ей несколько раз. За пять лет девочка перенесла одиннадцать болезней. И, конечно, её родители и их родители (то есть бабушки) боялись дышать на Сусанну. Стоило ей лишь пальчиком пошевелить, как четыре человека бросались к ней и, отталкивая друг друга, спрашивали:
— Что тебе, деточка?
— Что тебе, солнышко?
— Что тебе, кисанька?
— Что тебе, ягодка?
И деточка, солнышко, кисанька, ягодка требовала от родителей и бабушек чего только хотела!
И они её требования выполняли.
И винить их в этом нельзя. К больному человеку, слабому, а тем более к ребёнку, надо было быть очень внимательным.
Но никто не заметил, что Сусанна, став абсолютно здоровой, продолжала вести себя как больная.
Она привыкла, что каждое её слово ловят, что каждое её желание исполняется.
А отвыкнуть не могла.
И не хотела.
Петька не зря ей завидовал. Уж какой бы он ни был, но его хоть в магазин можно было послать.
А Сусанна ни разу сама даже не умывалась.
И если бы я составил список дел, которых она не умела делать, получилась бы толстая книга.
Неудобно писать об этом, но даже в одно заведение Сусанна ходила только с бабушкой или даже сразу с двумя бабушками. Вот!
А раз родители и бабушки отдали ей столько сил, она и стала казаться им необыкновенным ребёнком.
А когда поверили, что она необыкновенная, то стоило Сусанне, например,
— Ах!
То есть: даже чихает не как все, а необыкновенно.
И даже когда она набила себе шишки, бабушка заявили, что ни у кого ещё не видели таких необыкновенных шишек.
Стоило Сусанне один-единственный раз пропищать какую-то песенку, и на семейном совете было дружно решено:
— У ребёнка музыкальные способности.
Мама и папа отказались ехать отдыхать, продали кой-какие вещи, заняли денег у друзей и купили пианино.
Ребёнок с музыкальными способностями вымазал белые клавиши фиолетовыми чернилами, гвоздём выцарапал на крышке
и предпочитал играть кулаками, а не пальцами.
И называл пианино пианинкой.
Сусанну не приняли ни в одну музыкальную школу города. Её водили к тридцати четырём преподавателям музыки, и тридцать три из них отказались заниматься со злой девчонкой.
И только одна старушка согласилась, потому что была глухая и не слышала, что там играют её ученики. Но даже эта старушка через две недели сказала:
— У вас действительно необыкновенный ребёнок. Такого абсолютного отсутствия музыкального слуха я ещё не встречала. Это уникум! Берегите её! Как редкий экземпляр!
Короче говоря, в семье Кольчиковых получилось так, что не родители воспитывали дочь, не бабушки внучку, а дочь воспитывала родителей, а внучка — бабушек.
И раз эта повесть связана с цирком, то вместо слова «воспитывала» следует говорить:
д р е с с и р о в а л а.
Алле, оп! Дорогие родители, шагом марш исполнять желания любимого ребёнка! Бабушки, то же самое! Да пошевеливайтесь!
И чтобы доказать вам, что Сусанна была неплохой дрессировщицей, расскажу о её основном номере.
Номер этот она проделывала редко, не чаще двух раз в год.
В чём он заключался?
Надо было довести мамуленьку, папуленьку и бабуленек до такого состояния, чтобы они…
(Сломалась пишущая машинка. Не выдержала. тск чила буква. П пр бую прд л жать без неё. Нет, пл х п лучается. Беру карандаш.)
Надо было довести мамуленьку, папуленьку и бабуленек до такого состояния, чтобы они были готовы выполнить ЛЮБОЕ желание ребёнка. (Карандаш сломался. Беру следующий.)
Для этого Сусанна несколько раз подряд повторяла:
— Умираю… помогите…
И тогда её спрашивали:
— Что сделать, чтобы ты не умирала?
Наступала тишина.
Тишина наступала.
И в тишине звучал слабый голос:
— Пой… те…
И что бы вы думали?
Папа говорил:
— Это возмутительно! — И уходил на кухню.
Мама восклицала:
— За что нам такое наказание? — И шла за ним следом.
Бабушки брали в руки носовые платки, вытирали друг другу слезы и начинали: