Лени Рифеншталь

Салкелд Одри

Годы спустя, незадолго до начала войны, Рифеншталь вспоминала, как Гитлер вогнал ее в краску, поведав об этом инциденте публично в кругу большой группы художников, музыкантов, артистов театра и кино на представлении в Рейхсканцелярии. По ее словам, она припозднилась и была встревожена, когда услышала, как он рассказывает собравшейся вокруг него кучке людей о критических комментариях, найденных им на полях принадлежавшего ей экземпляра «Майн кампф»:

«Мне хотелось, чтобы земля поглотила меня, особенно когда он вещал о нашей первой встрече на Северном море, когда я сказала ему, что никогда не смогу быть членом нацистской партии. Он рассказывал про все это, разыгрывая диалог между нами, точно актер со сцены; однако, когда мое присутствие было замечено, я утонула в объятиях моих коллег».

* * *

Гитлер

и Рифеншталь встречались в 1932 году еще дважды; сначала в ноябре, после очередных выборов, стоивших Гитлеру более 2 миллионов голосов и 34 мест в парламенте. И хотя Рифеншталь об этом не узнает, ровно через неделю после их встречи с Гитлером любовница последнего, Ева Браун, предпримет свою первую попытку самоубийства из чувства ревности — ей было невыносимо, что ее возлюбленный уделяет столько времени политике и компаниям других привлекательных женщин. Геббельс сопроводил Лени в мюнхенский ресторан, где Гитлер уже сидел за столом в окружении своих самых близких сообщников. Лени ожидала увидеть его упавшим духом — как же изумлена была она его уверенностью и оптимизмом, когда увидела, как он пытается вселить новое мужество в своих удрученных товарищей! Многие писали об этом периоде в жизни Гитлера как о времени глубокого отчаяния, когда он неоднократно пытался свести счеты с жизнью; но у Рифеншталь осталось впечатление, что он решительно отказывается видеть в своем поражении что-то еще, кроме временного недоразумения.

Однако следующий месяц принес глубокий раскол в нацистское движение, выразившийся, в частности, в противостоянии между Гитлером и Грегором Штрассером — лидером радикального антикапиталистического крыла и, вероятно, второй после фюрера по влиянию и популярности персоной в партии. Штрассер выступал за коалицию с генералом фон Шлейхером [23] , ставшим последним по счету (и последним в истории) канцлером Веймарской республики; или, во всяком случае, за «терпимое отношение» к кабинету Шлейхера. Шлейхер же, рассчитывая на раскол в рядах нацистов, предложил Штрассеру посты вице-канцлера Германии и министра-президента Пруссии, с обязанностями борьбы с безработицей. Сколь бы заманчивыми ни были эти предложения, Штрассер отклонил их, но дал понять товарищам по партии, что намеревается выставить собственный список на будущих выборах. Доведенный до белого каления яростным противостоянием Штрассера — с одной стороны, и Геббельса с Герингом — с другой, Гитлер наконец раскрыл свои карты: в одной из своих самых неистовых речей, произнесенной 7 декабря, Гитлер обрушился на Штрассера с обвинениями, что он-де хочет нанести ему удар в спину и пытается развалить нацистское движение. К протестам Штрассера Гитлер остался глух — для него, как всегда, на первом месте стояли партийные интересы.

23

Отметим более важный факт: Штрассер выступал за опору национал-социалистов на германский пролетариат и за идейное единение национал-социалистов с большевиками как двух «подлинно пролетарских» партий. (Примеч. пер.)

Пытаясь сохранить достоинство, Штрассер забрал свой портфель и вернулся в свою штаб-квартиру в отеле «Эксельсиор» — чтобы написать бесстрастное письмо с заявлением об отречении от своего фюрера. Выплеснув на бумагу старые и новые обиды, Штрассер пророчески заявлял вождю партии, что его упрямство в управлении ходом событий приведет только к катастрофе. Затем Штрассер покинул Берлин, забрал семью из Мюнхена и скрылся в Италии.

Письмо Штрассера легло на стол Гитлеру восьмого декабря и произвело эффект разорвавшейся бомбы. Вечером того же дня первые полосы газет пестрели заголовками: «ГРЕГОР ШТРАССЕР ОСТАВЛЯЕТ ГИТЛЕРА», «ЗВЕЗДА ГИТЛЕРА ЗАКАТИЛАСЬ», «НАЦИСТСКОЙ ПАРТИИ ПРИШЕЛ КОНЕЦ». Возвращаясь с концерта, Лени увидела эти кричащие заголовки — купив по экземпляру каждой из газет, она (трудно поверить, что по чистой случайности) зашла в вестибюль отеля «Кайзерхоф», чтобы прочитать их. Здесь, в «Кайзерхофе», располагалась берлинская штаб-квартира Гитлера, и неудивительно,

что вскоре ее заметил адъютант фюрера Брюкнер. Хотя было уже далеко за полночь, не прошло и нескольких минут, как ее пригласили в номер к Гитлеру. Лени застала его в волнении, мерящим шагами комнату взад и вперед. Он безразлично пожал ей руку и пробурчал — больше себе под нос, чем ей, — что, если партия рухнет, ему ничего не останется как наложить на себя руки.

Здесь воспоминания Рифеншталь перекликаются с мемуарами Йозефа Геббельса (а может быть, и просто подсказаны ими: ведь к тому времени, когда она писала свои записки, мемуары Геббельса были опубликованы, и она имела возможность их прочитать):

«Предательство! Предательство! Предательство!» …Гитлер уже несколько часов ходил взад-вперед по гостиничному номеру. Он был уязвлен и глубоко ранен таким вероломством. Наконец он остановился и заявил: «Если партия развалится на части, я в три минуты положу конец всему с помощью пистолета!» (Дневниковая запись Йозефа Геббельса от 9.12.1932).

В былые годы Рифеншталь открыто заявляла о своем недоумении, почему Гитлер якобы «послал» за ней в этот день. От нее ничего не требовалось, кроме как выслушать его монолог, который он произносил, чтобы успокоить свое внутреннее состояние. Затем, бросив взгляд на Лени, словно видел ее в первый раз, он просто пожал ей руку и вежливо поблагодарил за то, что пожаловала. Она едва ли вымолвила хотя бы слово. Возможно, сам Гитлер послал за ней, узнав, что она поблизости, но более вероятно, что за ней послал расстроенный помощник — увидя знаменитого режиссера в вестибюле гостиницы, он, хватаясь за соломинку, надеялся, что именно Лени поможет отвлечь фюрера от саморазрушающей страсти.

На следующий день после ее визита Гитлер собрал партийных вождей и гауляйтеров для эмоционального разоблачения Штрассера и его вероломства. Надлом в его голосе и театральные всхлипывания возымели на собравшихся желаемый эффект — по словам Геббельса, присутствующие «разразились спонтанной овацией в честь своего лидера. Все пожимали ему руки, обещая хранить верность до гробовой доски и, что бы ни случилось, хранить верность Великой идее». С леденящей уверенностью фюрер, который, вне всякого сомнения, был одним из главных конспираторов во всей интриге, добавил: «Штрассер — мертвый человек».

Штрассер знал не хуже, что подписал себе смертный приговор. В тот же вечер он сказал своему другу: «Германия — в руках австрияка, который, ко всему прочему, прирожденный лжец. Этот бывший офицер — извращенец и страдает косолапостью. И, прямо тебе говорю, он самый отвратительный из них всех. Он — сатана в человечьем облике».

Косолапый сатана в человечьем облике, а именно доктор Геббельс, не сидел сложа руки: в эти дни он отвечал за моральное состояние и финансы партии, управлял проводимыми ею кампаниями, поддерживая павшего духом фюрера, а также выполняя свою новую функцию обучения «вождя народа». К этому следует добавить беспокойство о своей серьезно заболевшей жене. И все-таки в эти критические недели он нашел время, чтобы попытаться ухлестнуть за Лени Рифеншталь.

Шесть лет он преклонялся перед нею, говорил он. Он был среди толпы, собравшейся перед зданием студии УФА после премьеры ее первого фильма «Священная гора», чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. Нет, она должна, должна быть его любовницей! Он нуждается в ней, и, право, он заслужил ее, заслужил утешения в эти трудные дни! Он осаждал ее визитами, телефонными звонками — все вотще! Она демонстративно выказывала ему безразличие. Рифеншталь оставила колоритную запись об одном таком случае бесцеремонного волокитства, возымевшего место как раз перед Рождеством. Геббельс снова предпринял попытку закрутить роман.

«Без вас моя жизнь — пытка!» — взывал к ней распаленный Геббельс, падая перед ней на колени и переходя в рыдания. Но вот он попытался схватить ее за щиколотки… В глазах Лени это переходило всякие границы, и она потребовала от него выйти вон! В конце концов, у него замечательная жена, милое дитя — что ж он за муж?! Понимает ли он, с чем играет?!

В ответ коленопреклоненный ловелас щебечет: да, конечно, он любит и свою жену, и своего ребенка. Но и ее он тоже любит — безумно, страстно — и сделает все, чтобы снискать ее расположение.