Ленька Охнарь
Шрифт:
И дальше подробно описывалось, как «некоторый воспитанник» Леня Охнарь поставил перегородку, как ему помогли Колодяжный, Юля Носка, ребята и какая от этого всей колонии вышла польза.
В конце газеты была нарисована благодарная курица, несколько похожая на цаплю. Очевидно, курица кудахтала, так как из ее раскрытого клюва вылетали написанные чернилами слова: «Тепер хорошо!» Возле нее важно, навытяжку стоял чубатый молодец в папахе, в казацких шароварах, в красных сапогах и с большим серебряным топором в руке. Кто был этот молодец и сторожил он курицу или, наоборот, собирался зарубить на суп, никто сразу не понял, но подпись внизу поясняла:
«Это нарисовано Леня Охнарь делает загородку».
А в общем газета понравилась колонистам. Редколлегия получила множество похвал,
— Ловко сработано!
— Ай да Леня — вырви глаз!
— Скажи, как знатно рисует!
Похвалы Охнарь принимал с напускным равнодушием. Мол, и загородку он делал и газету выпускал просто так, со скуки. Однако в этот день он раз восемь бегом поднимался на второй этаж в зал и, как бы между прочим, проходил мимо стенгазеты, бросая острые взгляды на маячивших возле нее ребят. Когда же вокруг «Загородки» никого не было, останавливался сам и с жадностью перечитывал всю статью, которую уже и без того знал наизусть.
В интернатах, где живут дети, сила наглядного примера поразительно велика. Уже несколько часов спустя ребята принесли Охнарю несколько новых замёток для очередного номера газеты. Кто из них так же, как и он, описывал свою работу, кто страничку из автобиографии, кто просто силился выразить свое настроение бессвязными виршами. Ленька принял весь этот материал и сказал, что подумает, как с ним поступить. Редакция его помещалась под кроватью в фанерном ящике без крышки: здесь хранились краски и остаток слоновой бумаги.
Возможно, что замётки так и прекратили бы свое существование «на дне ящика. Весь день Ленька ломал голову, что с ними делать? Стянуть в кладовой лист фанеры от тары под крупу, наклеить на него подряд эти заметки и выставить перед зданием колонии? Пускай читают, кому хочется. (Он знал, что так делают с газетами.) А то приспособить эти заметки на хлопушки, на курево и, если кто спросит, сказать: потерял… До самого вечера Ленька не пришел ни к какому выводу, а наиболее нетерпеливым авторам, которые жаждали славы в этот же день, со значительным видом отвечал: «Обождите. Дайте хоть поспать. Вот придет другое воскресенье — посмотрим».
На светлое зеленоватое небо выступили первые неясные звезды, высокие тополя у крыльца еле шевелили листьями. В душном влажном воздухе пролетали нетопыри, от коровника слышался звук сдаиваемого молока. В ожидании запоздавшего ужина во двор высыпали все колонисты. Большинство за домом играло в «квача», оглашая окрестности визгом, смехом. У турника торчала кучка силачей и спортсменов; кряхтя и тужась из последних сил, они старались сделать «лягушку», «выжимку» и то и дело подтягивали штаны. Несколько заядлых городошников, не поддаваясь наступившей темноте, выбивали с поля какие-то фигуры, посылая палки почти, наугад; после каждого удара между ними возникали ожесточенные споры о выбитых и сваленных рюхах: «поп» это или «покойник»?
Охнарь только что проснулся (он наверстывал бессонную ночь) и тоже вышел во двор, оглядываясь, не подстерегает ли его новый, воспылавший к славе автор. К нему никто не подходил, и Ленька стал раздумывать, к какой группе колонистов ему присоединиться, чтобы веселее тряхнуть временем?
— Выспался, Леонид?
Колодяжный взял его под руку, медленно увлек за собой по дорожке вокруг клумбы с цветами. Охнарь, по своей привычке, тут же хотел было нагрубить воспитателю: я, мол, не барынька, нечего меня цеплять под «крендель». Но этот день для него был такой особенный, что оголец не стал ершиться. Наоборот, впервые за пребывание в колонии, а может и за всю жизнь, ему стало приятно доверительное отношение воспитателя.
— Сказать по совести, Леонид, — своим спокойным, несколько холодноватым тоном заговорил Колодяжный, — хорошее ты дело начал. А помнишь, говорил, что у тебя нет ни охоты к труду, ни сноровки? Я еще тогда сказал: ерунда это! Неспособных людей нет, есть разболтанные и ленивые. Придумал же вот загородку, газету?
Охнарь поежился от удовольствия, словно его пощекотали.
— Да это я так просто. Пришла охота… ну и занялся.
— Я, призваться, не ожидал. Надоумил тебя, что ли, кто?
— Скажете! Да мало я чего видал? Думаете, всего и свету, что ваша колония? Вот я в Баку жил, какую там огольцы в богадельне газету выпускали? Закачаешься. Заглавие делали разным цветом, с финтифлюшками— лучше, чем печатают в редакции! Я вспомнил ну и… чего тут такого?
— Почему бы тебе, Леонид, не издавать постоянную стенновку?
Предложение польстило Охнарю.
— Времени нету. Я что вам, лунатик? Каждую ночь мне не спать?
— Газету ты сделал занятную, — продолжал воспитатель убедительно. — Конечно, первый блин всегда выходит комом, но и он, по новинке, вкусен. Главное идея хороша, да вот и рисуешь ты, все-таки… тоже ценно. Соглашайся! Будешь вашим художником-оформителем. Мы подберем тебе в помощь редактора, секретаря, и принимайтесь за дело. А тебя для выпуска газеты я специально стану освобождать от работы.
Охнарь остановился, недоверчиво переспросил:
— Не заливаете насчет освобождать от работы? На целый день?
— Разумеется, — усмехнулся воспитатель.
Это обстоятельство окончательно решило дело.
Ну, если другие будут придумывать всю газету, я не отрицаюсь. Разрисовать я могу еще хоть сто номеров. Только надо купить кисточки: толстую и маленькую — усы на портретах подвести, глаза.
— Отлично, — согласился Колодяжный. — Купим и кисти. Вообще, когда мы выберем редколлегию, вам придется собраться всем вместе и обсудить план. Во-первых, конечно, надо изменить название стенгазеты. Не «Загородка», а как-нибудь иначе. Ну, скажем… «Голос колониста» или «К новой жизни». Похарактернее. Не одну ж птичню мы будем освещать? Писать станем о подготовке к учебе, о лучших хлопцах, о достижениях Советского Союза, — словом, тут я сам дам статью. Не помешает ввести и «Почтовый ящик», ка «кие-нибудь шарады, что ли… Для тебя самого это будет интересней, чем… доставать драмкружку очки да кисеты.
Воспитатель слегка улыбнулся в усы, а Охнарь с удивлением почувствовал, что краснеет. Интересно, что бы запел Колодяжный, узнай он про другие Ленькины планы: насчет муки, хомутов, и каким образом потерялись ключи у кастелянши? Оказывается, правильно Ленька сделал, что пока еще не убежал из колонии, с этим всегда успеется! Тут иногда тоже можно поколбаситься.
— Наша задача, Леонид, сделать газету боевой, зубастой, чтобы за живое забрала воспитанников и педагогов.
Долго еще, на удивление всем ребятам, Тарас Михайлович и Ленька медленно прогуливались вокруг цветочной клумбы. В сумерках мягко светились белые табаки, нарциссы. Оголец далеко не все понимал из того, что говорил ему воспитатель, во слушать было интересно. Ишь, оказывается, в какое дело выросла его забава: помощников дадут! На одно мгновение Леньку даже взяла робость: справится ли?