Лента Мёбиуса
Шрифт:
После кончины родителей принцу Самсону, который за несколько лет до этого по высочайшему повелению был удален из Армбурга и инкогнито жил и учился в Париже, пришлось, проклиная все на свете, срочно собирать манатки, прощаться с приятелями и подружками и лететь домой. Хотя его настоящим домом в ту пору была маленькая квартирка во втором этаже уютного домика на Рю де ля Буше в Латинском квартале…
Этажом выше, в мансарде с балкончиком, жила Дениз, еврейка из Будапешта, косившая под швейцарку. Ей почему-то казалось страшным шиком быть
Дениз, которая на самом деле носила имя Дафна (чем Дафна хуже Дениз?!), обладала уймой достоинств. В числе коих – невероятно нежная, теплая кожа, манящие темные глаза, совершенно круглая попка, схваченная короткой юбкой, фантастические коленки и умопомрачительная грудь, при воспоминании о которой у короля Самсона и сейчас кружится голова и текут слюнки. Но самое главное было то, что Дениз чем-то неуловимо напоминала ему мохнатого ласкового медвежонка.
Дениз-Дафна легла в постель сразу, как только они остались наедине.
Это случилось под Рождество, когда он возвращался от Люси, бездетной разведенки, тридцатилетней продавщицы магазина готового платья на Рю Сан-Жак.
Люси, которая всем говорила, что помолвлена с Самсоном, вздумала устроить скандал из-за того, что он, видите ли, как-то не так посмотрел на ее подружку, тоже Люси. А на ту не посмотреть было просто нельзя, потому как из нее так и перли наружу соблазн и похоть. И она не находила нужным это скрывать. Так вот, эта вторая Люси весь вечер бесстыдно пялила на Самсона свои голубые глаза, подведенные черным карандашом чуть ли не до затылка, и все время глупо хохотала. А когда первая Люси зачем-то отворачивалась, вторая – тут же показывала Самсону розовый язычок, как бы напоминая о той ночи, когда она этим язычком весьма искусно поработала, вылизывая Самсону нижний сфинктер.
Часам к восьми, когда Самсону осточертела вечеринка, он послал обеих девиц к черту, забрал бутылку со стола, чем страшно их разозлил, и, чтобы барышням было о чем посудачить, отвесил на прощание первой Люси оплеуху. Затем хлопнул дверью – дело происходило в квартире, которую шлюхи снимали на пару, – и, сопровождаемый воплями и причитаниями подружек, поплелся домой.
В тот год стояла теплая и сырая зима, и платаны, впав в обман, дали почкам опрометчивый сигнал набухнуть. Редкие прохожие шли быстрым шагом. Они были похожи на оглохших от пальбы и взрывов солдат, которые после захлебнувшейся атаки, не глядя по сторонам, поспешно возвращаются в спасительные окопы.
Самсон пребывал в отвратительном настроении и понимал, что ему могла помочь только женщина. И не просто женщина, а женщина, которая хочет того же, чего хочет он.
Он ждал чуда.
И это чудо произошло.
Уже перед самым своим домом на углу Рю де ля Буше и набережной Монтебелло, возле кафе «Оссер», Самсон обратил внимание на черноволосую девушку с грустными глазами, которая сидела на скамейке
Самсон ничего особенного делать не стал. Он просто подошел, наклонился, поднял лежавший на асфальте конец поводка и привязал барбоса к стволу дерева.
Потом взял девушку за руку. Девушка послушно встала со скамейки. Тут он увидел, что она очень высокая, почти одного с ним роста.
Собака тоже вскочила и принялась вертеть головой из стороны в сторону.
Держа девушку за руку, Самсон вышел с ней из сквера. Собака заметалась и, как бы опомнившись, грозно завыла.
Самсон и девушка пересекли улицу и вошли в подъезд. Все происходило так быстро и легко, словно за их спинами вдруг выросли крылья. Они, как две бесплотные тени, пронеслись мимо консьержки – черноусой мадам Салимо. И старуха, обычно сопровождавшая проходы Самсона с постоянно меняющимися девицами словами «Опять новую привел, шалун ты этакий…», на этот раз, видимо пораженная скоростью, с какой парочка пронеслась мимо, ничего не сказала, а только одобрительно поцокала языком.
Войдя в квартиру, первым делом Самсон грубо выхватил из рук девушки книгу и отбросил ее в сторону.
…Самсон не знал, сколько прошло времени, он вдруг понял, что уже давно слышит, как на улице остервенело лает забытый людьми пес.
Тяжелый, плотный занавес от потока ветра слабо колыхался и, отходя от окна, зависал, будто кто-то держал его снизу… Ветер струился, как тихая незримая река, наполняя душу покоем и безразличием ко всему, что не относилось к этому мгновению…
Для Самсона время почти остановилось. Или, как занавес, зависло, подпираемое ветром или воображением. Как зависло всё в его мире, который вдруг съежился и стал таким маленьким, что его можно было спрятать в кулаке… Его мир сузился до размеров розового куста, к которому он отныне был допущен.
В сравнении с этим все остальное в том, другом, чуждом для него, мире, который кривлялся и клокотал где-то за окном, было мелко, незначительно, необязательно…
«Как тебя зовут?» – весело спросила девушка. На ее лбу и верхней губе он увидел россыпь капелек пота. Он провел губами по ее лицу, и ему показалось, что влага имеет вкус меда…
Что-то острым углом впивалось ему в правый бок. Он слегка отодвинулся и вытащил из-под себя небольшую книжку. Увидел название. «Генри Миллер. Тропик козерога». Самсон наугад раскрыл книгу и громко прочитал: «Больше всего ей нравилось забираться в ванну и давать ему под водой. Всё было славно, пока не разнюхала лилипутка, после этого началась славная потасовка, закончившаяся на полу в гостиной».