Леопард из Батиньоля
Шрифт:
Кэндзи вздохнул:
— Сегодня вечером я свободен.
— Я тоже! Приходи сюда к шести часам. Ты увидишь — я буду нежна, очень нежна…
Четверть часа спустя Кэндзи Мори шагал по улице Риволи, напевая:
— «Наслажденье пройдет, но вмиг, сей же час его место займет экстаз!»
Ему хотелось прыгать от счастья и дарить воздушные поцелуи газетчицам, скучавшим на площади Лувра. Фифи Ба-Рен ждет его! Быстро забежать домой, приодеться, кое-что купить и вернуться на улицу Альжер к условленному часу… Сначала он решил, что поведет ее в ресторан «Друан», но отмел эту идею — они
Жозеф с удовольствием перечитывал последние строки «Хроники страстей на улице Висконти» собственного сочинения, когда в дверь каретного сарая постучали. Распахнув ее, он замер, потеряв дар речи, — перед ним стоял человек, смутно похожий на месье Легри, но в его внешности отсутствовало нечто важное.
— Жозеф, вы позволите мне войти?
— Патрон, это точно вы?
— Кто же еще? Царь Эфиопии?
— Но… А где ваши усы?
— Я их сбрил. Вы меня осуждаете?
— Простите, просто… вы похожи на лакея!
— А что вы имеете против челяди, Жозеф? Таша высказалась по поводу колючей растительности у меня на лице, и я избавил ее от мучений. Я вам в таком виде не нравлюсь?
— О, ну если это было пожелание мадемуазель Таша… Да уж, бессмысленно спорить, прилично ли дамам носить брюки, раз им ничего не стоит заставить мужчину избавиться от усов! Если хотите знать мое мнение, с усами вы выглядели как-то… представительнее, что ли. А как же наши клиенты? Только подумайте, что они скажут!
— Тем хуже для них… и для вас.
Виктор увидел свое отражение в треснувшем зеркальце, прислоненном к Гражданскому кодексу. Респектабельный буржуа почил в бозе, приконченный ножницами и бритвой. Не удивительно, что мужчина, привыкший воспринимать усы как неотъемлемую часть своей личности, без них чувствует себя голым и помолодевшим. «Тебе тридцать три года, — мысленно сказал он человеку в зеркале. — Но так ты выглядишь гораздо моложе, несмотря на эти морщинки в уголках глаз».
— И не нервируйте меня, Жозеф, я и так зол как собака… когда вспоминаю о кошке, которую обрел вопреки своей воле вашими стараниями.
— Чур, я в домике, патрон! Давайте лучше поговорим о Сакровире. Как вы напали на его след?
— Я побывал на улице Месье-ле-Пренс и встретил там часовщика, который отдал мне карманные часы Пьера Андрези. — Виктор протянул «луковку» с гравировкой мгновенно помрачневшему Жозефу.
— Так-так, а вы мне между прочим обещали, что мы будем вести расследование вместе, — проворчал юноша, и не подумав, однако, упомянуть о своей встрече с Франсиной в «Неополитанском кафе».
— Именно этим мы сейчас и занимаемся, если вы не заметили. Так какой же вывод сделает Шерлок Пиньо?
— Что у месье Андрези была странная кличка и что, вероятно, он получил ее в армии, поскольку «К» — определенно первая буква слова «казарма». «Да здравствует казарма!» Или «корпус».
— Или «книга», «кабак», «капитал», «комедия». Это может быть что угодно. И принадлежать часы, соответственно, могли кому угодно — военному, книготорговцу, печатнику, предпринимателю, актеру, а от владельца они уже попали к Пьеру Андрези.
— А если это буква «К» как она есть, во всей своей красе и краткости? Вы знаете, что такое эллиптический стиль, патрон?
— Не понял, к чему это вы?
Жозеф послюнявил палец и перелистал страницы тетрадки.
— В моем фельетоне «Кубок Туле» я использовал прием месье Дюма-отца. Сейчас зачитаю вам отрывок из «Графини де Монсоро»:
— Есть у меня еще одна мысль, — сказал Сен-Люк.
— Какая же?
— Что, если…
— Что — если?
— Ничего.
— Ничего?
— Ну да. Хотя…
— Говорите же!
— Что, если это был герцог Анжуйский?
— Очень увлекательно, Жозеф, но я по-прежнему не понимаю, какое отношение это имеет к надписи на часах.
— Что, если это был романист-фельетонист? «Да здравствует К!» — и всего делов. Зачем надрываться, выдумывая длинные предложения, когда платят построчно? Вот послушайте, я тоже применил методу великого писателя на практике:
Мастиф обнюхал каменный Андреевский крест.
— Элевтерий! Фу, нечестивец!
— Гав, гав!
— Эта башня хранит сокровища тамплиеров…
Мастиф задрал лапу и оросил окрестности.
— Грр, грр, грр!
— Элевтерий, ты чуешь гнилостный запах? О боже, это же… проклятая амбра!
Мастиф повалился на бок, язык свесился из пасти, глаза закатились.
— Ах! Все кончено! — простонала Фрида фон Глокеншпиль.
Прежде чем потерять сознание, она успела написать пальцем на песке: «ВОЕВОДА».
— Жозеф, что за бред? — помотал головой Виктор. — Ваши умозаключения уводят нас в сторону. Я пришел сюда не для того, чтобы считать количество строк в ваших романах-фельетонах.
— Вам не понравился мой текст, признайтесь, — надулся молодой человек.
— В нем слишком много «гав» и «грр».
— Это создает драматическое напряжение. Вам лишь бы покритиковать! Отвечайте, понравился или нет? Я несколько месяцев над ним бился!
— Понравился, понравился, браво, вы далеко пойдете, потому что в литературе как в кулинарном искусстве — чем проще блюдо, тем быстрее усваивается… А зачем вам понадобилось это слово?
— «Воевода»? Я хотел создать готическую атмосферу.
— Нет, не «воевода», я имел в виду «амбру». Редкое слово, странно, что вы его употребили.
— Это из-за кражи в ювелирном магазине Бридуара. [68] Вы забыли, патрон? Я же читал вам статью, а вы, значит, меня не слушали. Ну конечно, чего меня слушать, я у вас в лавке всего лишь предмет мебели!
Виктор, проигнорировав ворчание управляющего, достал из кармана акцию «Амбрекса», оставленную графиней де Салиньяк, и задумчиво ее прочитал.
68
По-французски слова «янтарь» и «амбра» звучат одинаково — ambre. — Примеч. перев.