Леопард
Шрифт:
— Все будет хорошо, — сказал Харри внезапно севшим голосом и встал. — Вернусь вечером, ладно?
В коридоре Харри остановил Олтмана, а Кайе велел идти вперед.
— Послушайте, не могли бы вы оказать мне услугу, — сказал он, когда убедился в том, что Кайя не сможет их услышать. — Понимаете, отец только что сказал мне, что у него сильные боли. Он никогда не признавался в этом вам, боится, что вы начнете давать ему обезболивающее. Знаете, у него своего рода мания, он боится оказаться зависимым от… наркотиков. У нас это связано с одной семейной историей.
— Яшно, — прошепелявил медбрат, возникло секундное замешательство, прежде чем Харри понял, что Олтман сказал «ясно». — Проблема в том, что я все время то в одном
— Я прошу об этом как о личной услуге.
Олтман сильно зажмурил глаза за стеклами очков, потом внимательно уставился в какую-то точку между ним и Харри.
— Посмотрю, что можно сделать.
— Спасибо.
Кайя вела машину, а Харри разговаривал по телефону с оперативным дежурным пожарной части в Брискебю.
— Твой отец, по-моему, хороший человек, — сказала Кайя, когда Харри закончил разговор.
Харри задумался.
— Это мама делала его хорошим, — решил он. — Пока она была жива, он был хорошим. Ей удавалось раскрыть в нем все лучшее.
— У меня такое впечатление, что с тобой было то же самое, — заметила она.
— Что именно?
— Что тебя тоже кто-то сделал лучше.
Харри посмотрел в окно. Кивнул.
— Ракель?
— Ракель и Олег, — ответил Харри.
— Прости, я не хотела…
— Все нормально.
— Дело в том, что, когда я только пришла в убойный отдел, все только и говорили о деле Снеговика. Что он чуть не убил их обоих. И тебя. Но ведь между вами все было кончено еще до того, как началась эта история, да?
— Ну, в некотором смысле, — ответил Харри.
— А ты с ними потом общался?
Харри покачал головой:
— Мы должны попытаться забыть об этом. Помочь Олегу забыть. В таком возрасте это еще получается.
— Не всегда. — Кайя криво улыбнулась.
Харри взглянул на нее:
— А кто тебя сделал лучше?
— Эвен, — ответила она быстро и без колебаний.
— А может, одна большая любовь?
Она покачала головой:
— Не XL. Так, несколько маленьких. И одна средняя.
— Есть кто-то на примете?
Она тихо засмеялась:
— На примете?
Харри улыбнулся:
— Когда я говорю о таких вещах, у меня иногда вылетают старомодные слова.
Она медлила с ответом:
— Меня тянет к одному мужику.
— И как перспективы?
— Неважные.
— Позволь, я угадаю, — сказал Харри, опустил немного стекло и закурил. — Он женат и говорит, что ради тебя уйдет от жены и детей, но никогда этого не сделает?
Она рассмеялась:
— Позволь, я угадаю: ты один из тех, кто считает, что чертовски хорошо разбирается в людях, потому что помнит только те случаи, когда догадки оказывались верны.
— Ну, он же просил тебя дать ему немного времени?
— Опять мимо, — сказала она. — Он ничего не говорит.
Харри кивнул. И собрался спросить еще, но понял: ему не хочется этого знать.
Глава 35
Водолазы
Над черной блестящей поверхностью озера Люсерен стелился туман. Деревья стояли по берегам понурив плечи, как печальные и молчаливые свидетели. Тишину прерывали команды, переговоры по рации и плеск воды, когда водолазы спиной падали в воду через борт резиновых лодок. Поиски начали с прибрежной части, ближе к веревочной мастерской. Руководители групп отправили своих водолазов веером во все стороны и теперь стояли на берегу, вычеркивая на карте уже прочесанные квадраты, и подавали водолазам сигналы, дергая за веревку, когда надо остановиться или подниматься. У профессиональных водолазов-спасателей, таких как Ярле Андреассен, по сигнальной веревке шел еще и телефонный провод, подсоединенный к шлему, так что можно было разговаривать.
Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как Ярле отучился на спасательских курсах, но во время погружений пульс у него по-прежнему частил. А частый пульс означал, что ему требовалось больше воздуха. Более опытные парни в пожарной части в Брискебю прозвали его «Поплавком», поскольку ему часто приходилось всплывать и менять баллоны с воздухом.
Ярле знал, что там, наверху, по-прежнему светло, но здесь, под водой, была темная ночь. Он попытался плыть на предписанных полутора метрах над дном, но все равно поднял со дна всю муть, которая, отразив луч фонарика, частично ослепила Ярле. Он знал, что с обеих сторон от него другие водолазы, и все-таки ему было одиноко. Одиночество и холод пробирали до костей. А нырять предстояло еще несколько часов. Он знал, что у него осталось меньше воздуха, чем у других водолазов, и выругался про себя. И ладно он будет первым из водолазов-спасателей пожарной части Осло, которым понадобится поменять баллон, — не пришлось бы всплыть раньше, чем добровольцам из местных дайверских клубов. Ярле заставил себя снова смотреть вперед и перестал дышать. Не в отчаянной попытке сэкономить воздух. Но потому что прямо в снопе света, в глубине колеблющегося леса тростниковых стеблей, растущих из вязкого ила под самым берегом, шевелилось нечто. Нечто, не имеющее никакого отношения к озерному дну, нечто, что никак не могло здесь обитать. Чужеродный элемент. Именно это делало его таким невероятным и одновременно пугающим. А может быть, это все из-за фонарика, свет от которого отражался в темных глазах, и они казались живыми.
— Все в порядке, Ярле?
Это был голос руководителя группы водолазов. Одной из его задач было прислушиваться к дыханию своих парней. Не только чтобы определить, дышат они или нет, но чтобы понять, не выдает ли дыхание их волнение. Или патологическое спокойствие. Уже на глубине двадцати метров в крови растворяется и поступает в мозг дополнительный азот, может наступить опьянение от глубины — азотный наркоз, — и у ныряльщика начинаются проблемы с реакцией, простые задания превращаются в сложные, а на еще больших глубинах возникает головокружение, туннельное зрение и даже нарушение поведения. Ярле не знал, может, это просто водолазные байки, что будто бы аквалангисты, смеясь, сдирали с себя маски на глубине в пятьдесят метров. Ему пока довелось испытать лишь небольшое опьянение, похожее на легкий хмель от красного вина, которое он позволял себе выпить вместе со своей гражданской женой субботними вечерами.
— Все в порядке, — отозвался Ярле Андреассен и снова начал дышать. Он всасывал смесь азота и кислорода и слышал, как урчит вода, когда он выдыхает целые гроздья воздушных пузырей, отчаянно рвущихся к поверхности.
Это был большой благородный олень. Он висел вниз головой, казалось, его погубили огромные рога. Наверное, пасся у берега и свалился. А может быть, кто-то или что-то загнало его в воду, иначе что ему тут делать? Наверняка запутался в тростниках и многометровых стеблях водяных лилий, наверняка пытался выбраться, но в результате запутывался в этих зеленых, вязких щупальцах все больше и больше. И наконец ушел под воду, продолжая бороться, пока не утонул. Опустился на дно и так и лежал, пока бактерии и разные химические процессы, происходящие в мертвом теле, не наполнили его газом, и он снова всплыл было на поверхность, но зацепился огромными рогами за зеленое сплетение всего, что растет в воде. Через несколько дней газ из трупа выйдет, и он снова опустится на дно. Как утопленник. И вполне возможно, что нечто подобное произошло и с тем, кого они ищут, вот тело и не нашли до сих пор, просто потому, что оно не всплывало. В таком случае оно так и лежит где-то на дне, внизу, покрытое толстым слоем ила. Ила, который неизбежно поднимется, стоит приблизиться, поэтому даже такие маленькие, четко очерченные сектора поиска, как этот, могут хранить свои тайны до бесконечности.