Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I
Здесь все меня переживет
(А. Ахматова)
«Волосы запахнут речной водой…»
Волосы запахнут речной водой,станет прозрачнее вода глаз.Если ты еще хочешь увидеть меня молодой,время сделать это – сейчас.Скоро мой сын станет жителем дачных мест,будет бродить теленком в кустах смородины,излазает каждый метр на пару км окрести всю жизнь будет звать это Родиной.Я пополню ряды ситцевых матерей,галерею женских образов: голос, руки, подол.Время вокруг завьется – чем дальше от меня, тем быстрей,а в центре спирали все еще влажен воздухи холодит ступню мною вымытый пол.А у русских рек каждый год те же русые мальчики,те же на бок брошенные велосипеды,пожилые пары
и дети, купальщики-дачники…Сосед вечерком говорит соседу:«Умер Абрагин-то, пчел который держал».На соседнем участке старая женщина,жена (вдова) его Вера,разговаривает с пионами:«Уже отцветаете. Как же жаль.Вы мои хорошие…»А они опадают, и слушают,в руки ее клонят головы,и не верят.
Ночь
Как холодно бежали облака,и как ребенок мой, проснувшийся в тревоге,оранжевые фонари дорогиувидев, замер на моих руках;как мы стояли у открытого окна:в прозрачном воздухе острее были гранивысотных освещенных зданий,и только черная листва была темна;подъездов лестничная пустотасветила в каждом доме ровной строчкой,и самолет невидимый взлетал,мигая красной точкой, —все это было Божий дар, ему и мне,и мы одновременно жили,как будто в этой синей глубиненас отпустили и благословили.
«вот ковыляет по парку пустой пакет…»
вот ковыляет по парку пустой пакетвоздух перебирает пухотдаленные звуки ласково трогают слухвсе слегка шевелится, но вроде бы ветра нетподросток-щенок инспектирует сумки тётьогороды сорного времени не прополотьветошка серая, нежность житья-бытьяпрошлогодняя верба, вчерашняя поминальная кутьявещи в руках рассыпаются, обращаются в пыльдворники их сметают из небыли в быльпотихоньку отворачивается от солнца лицо землии, взлетая, гудит вдалиэлектричка – пустая коробочка. неуют телес.человека у эскалатора пакуют в пакет небес.куколка, смерть моя, дверь, на траве двораскачет прозрачная детвора
Поздняя осень
1.Поздняя осень. Женщина в двадцать восемь.Судьба на ладони, но надо ее прожить.Первое дело, когда становишься взрослым, —детские игры свои оплатить.Память закидывает вопросами.Как бы душою не покривить.Судьба формируется, как рельеф, как речное русло,в землетрясениях юности,вторит пейзажам родной земли.Где родился, там пригодился.С кем водился, чему учился.От кого отвернулся.Кому слова и дела твои не помогли.С этих высот жизнь кажется обозримой.Солнце сияет на всем, и белым-белатропка до самой смерти. Давай, родимая.Ребеночка на руки и пошла.2.Поздняя осень – женщина в двадцать восемь.На солнышке молодо выглядит, улыбается.Излучает ответное гаснущее свечение.Жизнь, как битая октябрьская антоновка,душиста и неказиста,как лес в ноябре, безлистый,в нежданно погожий день забывает, что плохо одет,греет веточки.В ожидании зимыземля подставляет бокав желтых клочьях травы на буром подшерстке,как дворняга вылинявшую шкуру, —солнцу, ослепительному белому солнцу,которое, как любящий взгляд Бога,все преображает в чистуюпронзительнуюкрасоту.
«О чужой жизни, о красивой до боли девочке…»
О чужой жизни, о красивой до боли девочке,я снимала бы фильм с открытым, пустым финалом,с незаметным концом, потерянным за рекламой,словно, прервавшись, его забыли возобновить.Полтора часа она светилась бы каждой клеточкой,а потом затесалась бы, как мысль перебитая,которую не вспомнить, не договорить.Так, примерно, и нам суждено жизнь прожить.Мы уходим, кто сразу, кто постепенно,друг у друга из поля зрения, неизменнов социальных сетях всплывая под Новый год.И, по большому счету, не будет большой разницы,от того, кто первым из нас умрет.Тот, кто первым умрет, заслужит себе охов-ахов,породит в нескольких душах несколько смертных страхов,по большому счету, каждый сам за себя.Даже за тех, кого любишь, как никого другого,мысль о ком не оставит в покое,в горе, в радости не исчезнет,ты не ляжешь ни в гроб, ни на одр болезни.Разве только замолвишь слово.Перед той, которая нас запираетв этом мире, помешивает, вынимаетготовенькими или полусырыми, не балуя слишком…Все мы варимся здесь под одной крышкой.
«Здесь был пустырь. Семнадцатиэтажку…»
Здесь был пустырь. Семнадцатиэтажкуна нем поставили, как коробок, потом.В ней дети чьи-то выросли. Она жестоит еще все будто на пустом.Не заросло. И край остался краем.Его я чувствую, хотя меняздесь не было, когда пугали лаемсобачьи стаи воздух пустыря.От новой стройки за ж/д путямиразносятся удары. Будет дом.Их звук летит над здешними местамии мерой гулкости исследует объемпространства. Он слетает на поверхностьпруда, вокруг которого с тобойпо воскресеньям ходим и, наверно,не раз пройдем и летом, и зимой.Здесь перед тем, как в храм нести к причастью,катаем сына мы в коляске не спеша.Здесь мы врастем неповторимой жизни частью.Здесь наша жизнь уже почти прошла.
Человекочас
терпкий ветер, как тёплый лепет, вчерашний деньблизко-близко, око видит да зуб неймётвремя в банке – на полку, пожалуйста, не задень– для застолья на новый годзвон трамвая в арке, эхо и воздух сновэто лето тепло экономило – про запасконсервированное молчанье, моя любовьчеловекочасодичавших ассоциаций не соберёт,спит мой ум пастухом под деревом, крепок ствола вокруг золотые пчёлы творят свой мёдна живую нитку шитое вещество
«…в остальном тишина. Рост растений и ток воды…»
…в остальном тишина. Рост растений и ток воды.И в воде оплывают облачные гряды.Только тем и бывает нарушен порой покой,что кулик-невелик пролетит над самой водой.По пологому берегу отмели и песок,на обрывистом – сосны, солнце в левый висок.Мы плывем, берега плывут, и вода течет,и петляет река, повторяется поворот.Сколько я не видала в мире других чудес,и тропических пляжей, и южных ночных небес —хоть бы глазом одним, проездом, пролетом хоть…Но увидеть иные места не привел Господь.Значит, здесь мне и быть, и во всю мою душу глядеть.Голубым и зеленым глазницы свои заливать.На равнинной земле родиться и умереть.Здесь мне после опочивать.Тем и дорог запах хвои лесной, смолыи журчанье реки о поваленные стволы,что возьмет с собой их образ моя душа,когда тело не сможет ни слышать уже, ни дышать.(Река Пра, Мещерский заповедник.)
Смоленское кладбище
Зелены листы,небеса чисты.Покупаешь крест из берёсты.Грош цена – носи.Только попроси.Как Его прощение просто!В стену лбом стоять —камень холодит,как рукой снимает горячку.Крест берестянойкупишь себе сам,«сердце чисто» будет на сдачу.Голова пуста,колет береста,косточки лежат – не проснутся.Черные оградки,не могилки – грядки,у ворот на них обернуться.Путь тебе знаком,до метро пешком,ветер отрезвляюще жёсток.Крест из бересты.Это снова ты.Что же ты застыл? – перекресток.
II
«Здравствуй, моя любовь, благоденствуй…»
Здравствуй, моя любовь, благоденствуй.Как ты здесь оказался, спустя семь лет с половиной?У того же балкона стоишь, будто в окно вошел.Мне в тебя не поверить.Видишь, и правда, жизнь оказалась длинной.Кто из нас в следующий раз придет к другому с повинной?Я уже не знаю, грешно это или смешно.Я забыла, что ты есть на свете, нов разговорах невольно и невзначайя, случалось, копировала твою мимику и интонации.Странная жизнь. В ней есть перегоны и станции.В ней забудешь начало, не дочитав до конца.Но сквозь черты и резы на всех страницахпроступают черты твоего лица.Здравствуй, моя любовь, благоденствуй.Жизнь оказалась длинной. Спустя семь летты стоишь, источая прозрачный свет,смотришь на синюю ночь, на лицо вселенной,ты живыми глазами впускаешь ее в себя,и становишься в ней нетленным.я люблю тебянебо светаетИ не ты ли из головы моей вышедшийсон, который к утру забыть?Эта ночь через минуту растаетТы рассеешься, может быть.
