Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.
Шрифт:
Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая была тогда у бульвара, то ему позволено было выходить вечером в сопровождении солдата подышать чистым воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встретили нечаянно Мартынова. Это было уже осенью, его белая черкеска, черный бархатный бешмет с малиновой подкладкой произвели на нас неприятное впечатление. Я не скоро могла заговорить с ним, а сестра Надя положительно не могла преодолеть страха (ей было тогда всего шестнадцать лет). Васильчикову и Глебову заменили гауптвахту домашним арестом, а потом и совсем всех троих освободили; тогда они бывали у нас каждый день до окончания следствия и выезда из Пятигорска. Старательно мы все избегали произнести имя Лермонтова, чтобы не возбудить в Мартынове неприятного воспоминания о горестном
Э. А. Шан-Гирей (Верзилина).С. 317—318
Военно-судное дело о дуэли Лермонтова закончилось тем, что Мартынов, Глебов и кн. Васильчиков, были признаны виновными (первый — в произведении дуэли и убийстве на ней, а последние — в том, что не донесли начальству о намерении дуэлянтов и были секундантами) и приговорены все трое к лишению чинов и прав состояния. Но командир отдельного Кавказского корпуса, принимая во внимание молодость и прежние выдающиеся заслуги подсудимых, полагал со своей стороны: Мартынова, лишив чинов и орденов, записать в солдаты до выслуги; князя Васильчикова выдержать еще в крепости один месяц, а Глебова — перевесть из гвардии в армию тем же чином.
Дело было представлено на Высочайшее усмотрение и 3 января 1842 г. последовала такая конфирмация: «Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны».
Д. И. Абрамович.Т. 5. С. 124
И в самом деле, в то время, когда дуэли так строго преследовались, с убийцей и секундантами обошлись довольно снисходительно. Секундантам зачли в наказание продолжительное содержание под арестом и велели обойти чином, а Мартынова послали в Киев на покаяние на двенадцать лет. Но он там скоро женился на прехорошенькой польке и поселился в своем собственном доме в Москве.
Н. И. Лорер. С. 284
На сообщение полковника Трескина об обстоятельствах дуэли и смерти Лермонтова гр. Пав. Христоф. Граббе отвечал ему: «Несчастная судьба нас, русских. Только явится между нами человек с талантом — десять пошляков преследуют его до смерти. Что касается его убийцы, пусть на место всякой кары он продолжает носить свой шутовский костюм».
П. А. Висковатов. С. 385
Ничего не умею тебе сказать нового о водах и водяном обществе. Дом Верзилиных процветает по-прежнему. Эмилия все так же хороша и дурна. Дома Ребровы стоят на том же месте. В гостинице в окошках стекла вставлены. По вечерам играет музыка. Вот и все...
А. И. Васильчиков — Ю. К. Арсеньеву.
30 июля 1841 г.
Меня станут судить гражданским судом, мне советуют просить военного. Говорят, что если здесь и откажут, то я имею право подать об этом прошение на Высочайшее имя. Узнай от Столыпина, как он сделал? Его, кажется, судили военным судом. Комендант был у меня сегодня, очень мил, предлагал переменить тюрьму, продолжить лечение, впускать ко мне всех знакомых и проч. А бестия стряпчий пытал меня, не проболтаюсь ли. Когда увижу тебя, расскажу в чем. Н. М.
Записка Мартынова(из тюрьмы) — Глебову.
8 августа 1841 г.
(Здесь и далее цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 220—221)
Непременно и непременно требуй военного суда. Гражданским тебя замучают. Полицмейстер на тебя зол, и ты будешь у него в лапках. Проси коменданта, чтоб он передал твое письмо Трескину, в котором проси, чтобы судили военным судом. Столыпин судился военным судом, его теперь нет дома, а как приедет, напишет тебе все обстоятельно. Комендант, кажется, решается перевести тебя из тюрьмы. Глебов.
Глебов — Мартынову.
8 августа 1841 г.
(Здесь и далее цит. по: Русский архив. 1885. № 3. С. 461—462)
Я
А. А. Столыпин — Мартынову.
Август 1841 г.
Русский архив. 1893. № 8. С. 601
Чего я могу ждать от гражданского суда? Путешествия в холодные страны? Вещь совсем непривлекательная. Южный климат гораздо полезнее для моего здоровья...
Сейчас отправляю письмо к графу Бенкендорфу. Вероятно, тебе будет интересно знать его содержание, вот оно.
«Сиятельнейший граф, милостивый государь. Бедственная история моя с Лермонтовым заставляет меня утруждать вас всепокорнейшею просьбою. По этому делу я предан теперь гражданскому суду. Служивши постоянно до сих пор в военной службе, я свыкся с ходом дел военных ведомств и властей и потому за счастье почел бы быть судимым военными законами. Не оставьте, в. с., просьбу мою благосклонным вниманием. Я льщу себя надеждою на милостивое ходатайство ваше тем более, что сентенция военного суда может доставить мне в будущем возможность искупить проступок мой собственною кровью на службе Царя и Отечества».
Скажи ты мне, не находишь ли чего лишнего. Письмо это сочинил Диомид Пассек. Я никогда подобных писем не писал ни к кому и потому не надеялся на себя, чтобы не сделать какого-нибудь важного промаха.
Мартынов — Глебову.
8 августа 1841 г.
Посылаем тебе брульон (черновик. — Фр.) 8-й статьи. Ты к нему можешь прибавить по своему усмотрению; но это сущность нашего ответа. Прочие ответы твои совершенно согласуются с нашими, исключая того, что Васильчиков поехал верхом на своей лошади, а не на дрожках беговых со мной. Ты так и скажи. Лермонтов же поехал на моей лошади: так и пишем. Сегодня Траскин еще раз говорил, чтобы мы писали, что до нас относится четверых, двух секундантов и двух дуэлистов. Признаться тебе, твое письмо несколько было нам неприятно. Я и Васильчиков не только по обязанности защищаем тебя везде и во всем, но потому, что не видим ничего дурного с твоей стороны в деле Лермонтова, и приписываем этот выстрел несчастному случаю (все это знают): судьба так хотела, тем более что ты в третий раз в жизни своей стрелял из пистолета (два раза, когда у тебя пистолет рвало в руке, и этот третий), а совсем не потому, что ты хотел пролить кровь, в доказательство чего приводим то, что ты сам не походил на себя, бросился к Лермонтову в ту секунду, когда он упал, и простился с ним. Что же касается до правды, то мы отклоняемся только в отношении к Т[рубецкому] и С[толыпину], коих имена не должны быть упомянуты ни в коем случае. Надеемся, что ты будешь говорить и писать, что мы тебя всеми средствами уговаривали. Придя на барьер, напиши, что ждал выстрела Лермонтова.
Глебов — Мартынову.
8 августа 1841 г.
Скажи, что мы тебя уговаривали с начала до конца, что ты не соглашался, говоря, что ты Л. предупреждал три недели, чтоб тот не шутил на твой счет. О веселости Кисловодска писать нечего. Я должен же сказать, что уговаривал тебя на условия более легкие, если будет запрос. Теперь покамест не упоминай о условии 3 выстрелов; если же позже будет о том именно запрос, тогда делать нечего: надо будет сказать всю правду… Ответ на 8-ю статью. Вследствие слов Лермонтова (см. вопрос 6): «вместо пустых угроз и пр.», которые были уже некоторым образом вызов, я на другой день требовал от него формального удовлетворения. Васильчиков и Глебов старались меня (Мартынова) примирить с Лермонтовым, но я отвечал, что 1) предупреждал Лермонтова не смеяться надо мною, 2) что слова Лермонтова уже были вызов (особенно настаивай на этих словах Лермонтова, которые в самом деле тебя ставили в необходимость его вызвать, или, лучше сказать, уже были вызов).