Лермонтов
Шрифт:
Дождь начинался или вот-вот должен был начаться. (Говорят также, что стрелялись под проливным дождем, что струи хлестали по лицам, затрудняли видимость…)
Писали, что стрелялись на десяти шагах, но это вряд ли так; вероятнее, что на пятнадцати. Так пишет в показаниях Мартынов, и это же соответствует дуэльному кодексу.
Кто-то из секундантов воткнул в землю шашку, сказав: «Вот барьер». Глебов бросил фуражку в десяти шагах от шашки (нет, не в десяти, не может быть в десяти). Длинноногий Столыпин, делая большие шаги, увеличил пространство. «Я помню, — говорил князь Васильчиков, — как он ногою отбросил шапку и она откатилась еще на некоторое расстояние. От крайних
Пистолеты принадлежали Столыпину. Это были «кухенройтеры» (именно они лежали, накрытые платком, в ящике, когда Арнольди встретил Столыпина на дороге). В 1881 году Висковатов видел их в Москве над кроватью Дмитрия Аркадьевича Столыпина…
Васильчиков помнит «спокойное, почти веселое выражение, которое играло на лице поэта перед дулом уже направленного на него пистолета».
Глебов выкрикивал: «Один… два… три!»
Мартынов стоял у барьера. Он повернул пистолет курком в сторону — он называл это «стрелять по-французски» — и выстрелил.
Эта деталь — про повернутый пистолет — важна потому, что Мартынов так стрелял и раньше и разговоры о том, что он был плохим стрелком, мягко говоря, преувеличены. Мартынов попал не случайно — он хотел убить и убил. Екатерина Аркадьевна Столыпина, жена Дмитрия Алексеевича Столыпина, писала в письме бабушке Елизавете Алексеевне: «Мартынов говорил после, что он не целился, но был так взбешен и взволнован, попал ему прямо в грудь, бедный Миша только жил пять минут, ничего не успел сказать, пуля навылет». Странно «не целился» Мартынов…
Васильчиков рассказывает так:
«Лермонтов упал, как будто его скосило на месте… не успев даже захватить больное место, как это обыкноведнно делают люди раненые или ушибленные.
Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие.
Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы решили позвать доктора. По предварительному нашему приглашению присутствовать при дуэли доктора, к которым мы обращались, все наотрез отказались. Я поскакал верхом в Пятигорск, заезжал к двум господам медикам, но получил такой же ответ, что на место поединка, по случаю дурной погоды (шел проливной дождь), они ехать не могут, а приедут на квартиру, когда привезут раненого.
Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли».
Разные патетические подробности в мемуарах, скорее всего, домыслы. Стрелял ли Лермонтов на воздух? Произносил ли он растерянно: «Как же это так — мне целить в Мартышку?» Пытался ли он помириться у барьера, на что «исступленный Мартынов» отвечал: «Стреляй! Стреляй!»? «Лермонтов выстрелил на воздух, а Мартынов подошел и убил его. Все говорят, что это убийство, а не дуэль,
А вот еще рассуждение о том, что Мартынов, как и его товарищи, не понимал происходящего в полной мере. Пораженный исходом дуэли он будто бы бросился к убитому с криком: «Миша, прости!»
Скорее всего, все эти россказни — просто романтические бредни. Все случилось очень быстро и просто. Был ли этот первый выстрел Лермонтова на воздух? Васильчиков, например, говорил, что «поручик Лермонтов упал уже без чувств и не успел дать своего выстрела, из его заряженного пистолета выстрелил я гораздо позже на воздух».
Непонятно также, когда пошел дождь: то ли перед началом дуэли (струи хлестали по лицам, мешали целиться и мешали секундантам наблюдать за ходом поединка), то ли сразу после ее окончания («Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу…»). В любом случае была гроза. Мартынов отправился в город — доложить коменданту о происшествии и предаться в руки правосудия. Васильчиков вроде бы поехал за доктором. Кто остался с Лермонтовым? Говорилось, что Глебов — на его руках умер, не приходя в сознание, поэт. А где находился в это время Столыпин? Что делали Дорохов, Трубецкой?
Эмилия пишет: «Глебов рассказывал мне, какие мучительные часы провел он, оставшись один в лесу, сидя на траве под проливным дождем. Голова убитого поэта покоилась у него на коленях — темно, кони привязанные ржут, рвутся, бьют копытами об землю, молния и гром беспрерывно… Глебов хотел осторожно опустить голову на шинель, но при этом движении Лермонтов судорожно зевнул. Глебов остался недвижим, и так пробыл, пока приехали дрожки, на которых и привезли бедного Лермонтова на его квартиру».
Рассказ Зиссермана: «Столыпин мне рассказывал, что когда Лермонтов пал и умер, то все участвующие спешили уехать, кто за экипажем, кто за врачом и пр., чтобы перевезти Лермонтова в город… Один Столыпин остался с общего согласия при покойнике… Он сел на землю и поддерживал у себя на коленях голову убитого. В это время разразилась гроза… Столыпин не раз говорил мне об этом тяжелом часе, когда он совершенно один, в темноте, освещаемый лишь молниею, держал на коленях бледный лик Лермонтова…»
Васильчиков пишет: «Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом. Как теперь помню странный эпизод этого рокового вечера; наше сидение в поле при трупе Лермонтова продолжалось очень долго, потому что извозчики, следуя храбрости гг. докторов, тоже отказались один за другим ехать для перевозки тела убитого… (Мы) хотели его приподнять; от этого движения, как обыкновенно случается, спертый воздух выступил из груди, но с таким звуком, что нам показалось, что это живой и болезный вздох, и мы несколько минут были уверены, что Лермонтов еще жив».
Вот как интересно… Все дружно описывают одну и ту же деталь — зевок или вздох; говорят, что держали голову покойного у себя на коленях, а потом хотели переложить на шинель… Но кто же на самом деле уехал, а кто остался?
Вся эта путаница происходила в какой-то мере потому, что участники поединка, следуя дуэльному кодексу, изо всех сил выгораживали оставшегося в живых дуэлянта и плюс к тому скрывали истинное число свидетелей. Решено было «пожертвовать правосудию» Глебовым: биография у того чистая, репутация геройская, боевое ранение. С этого момента ложь разрасталась и ширилась.