Лес рубят - щепки летят

Шеллер-Михайлов Александр Константинович

— Гм! вот как! — промолвил старик. — А холодно! Ишь солнце-то нынче светит, а не греет. Вы войдите-ка на подъезд.

Катерина Александровна вошла в теплые сени. Старик вынул, табакерку и пощелкал по ней пальцами.

— Так-так, вы и решились ждать ее сиятельство княгиню Марину Осиповну на улице? — глубокомысленно произнес он, поднося открытую табакерку к носу.

— Да.

— Это вы на днях заходили сюда?

— Я.

— Ну что же: просьбу подавали?

— Подавала, только ответа нет, да, кажется, и не будет; Воронов у вас

никого не допускает к княгине.

— Не велено, значит, — со вздохом качнул головою старик.

— Неужели княгиня не желает помочь тем, кому она может помочь?

— Ее сиятельство княгиня Марина Осиповна — ангел, — внушительно произнес швейцар. — А принимать посетителей она сама не может, потому что их как собак нерезаных, а она одна. Вот и заведен такой порядок, чтобы в домовую контору просьбы подавались.

— А Воронов о них и не докладывает!

— Это его дело! — как-то уклончиво произнес швейцар. — Ее сиятельство княгиня Марина Осиповна ангел.

— Ну, так вот вы и дайте мне возможность ее видеть, — попросила Катерина Александровна.

— Ни-ни! Не могу, — замотал головою старик. — Не приказано! Сверху не приказано!

— Ну так я буду ждать ее на улице, — решила Катерина Александровна, направляясь к двери.

Старик пристально посмотрел на нее и молча, с какой-то таинственной миной, остановил ее за рукав салопа.

— Стойте!..

Он неторопливо подошел к дверям, замкнул их на ключ и, возвратясь к Катерине Александровне, провел ее в низенькую дверь под лестницей. Они очутились в маленькой комнатке с небольшим окном, это была чистенькая крошечная конура старика.

— Слушайте, — тихо заговорил он. — Очень мне вас жаль стало, понапрасну вы будете здесь пороги обивать. Поедет ее сиятельство княгиня Марина Осиповна, выйдут с нею два лакея и отгонят вас от кареты. И я помогу им, а она скажет вам на ходу: обратитесь в домовую контору. Так ничего и не выйдет.

Старик стал нюхать табак. Катерина Александровна начала терять всякую надежду. Ее собеседник встал, выглянул из дверей своей конурки, осмотрел сени и потом снова возвратился на свое место.

— А если вы хотите чего-нибудь добиться и если только вы меня не выдадите, так я вам скажу, что делать.

Молодая девушка дала честное слово старику, что она не выдаст его.

— Вы воспитывались под ведением ее сиятельства княгини Марины Осиповны, — заговорил он. — Так, может, вы знаете камер-юнгферу нашу, Глафиру Васильевну, Она к вам в школу ездила.

Прилежаева ответила утвердительно.

— Чего ж вы к ней-то не шли? Думали-то чего?

— Из памяти она вышла.

— То-то: из памяти она вышла! — повторил старик. — А ее надо помнить: как она что скажет, так тому и быть. Ее сиятельство княгиня Марина Осиповна ангел! Ну так вот идите вы к нашей камер-юнгфере Глафире Васильевне и просите ее. Да смотрите, ни гугу о том, что я это вам совет дал.

Старик встал, снова осмотрел сени и тайком выпустил Катерину Александровну на улицу.

Через

пять минут девушка уже сидела в комнате худенькой высокой старушки в темном шелковом платье, в тюлевом чепце. Старушка ласково хлопала Катерину Александровну по плечу и поила ее кофеем. Эта старушка была Глафира Васильевна, бывшая крепостная, выросшая вместе с княгиней и оставшаяся навсегда в девушках только потому, что княгиня не хотела ее отпустить от себя и говорила, что без Глафиры она, княгиня, не может жить. Глафира Васильевна, как бы в вознаграждение за жертву, принесенную ею барыне, пользовалась сильным влиянием на Гирееву. Она, усадив Прилежаеву, поминутно выбегала из своей комнаты в комнаты только что проснувшейся княгини и каждый раз говорила Катерине Александровне:

— Погодите, погодите! Сейчас вернусь! Ах, бедная, бедная!

Катерина Александровна рассказывала старушке свою историю. Наконец история была досказана. Глафира Васильевна допила кофе.

— Ну, повернитесь-ка передо мною, — обратилась она к Прилежаевой и начала оправлять ее платье. — Так хорошо! Теперь ступайте к княгине.

— Как же без доклада? — удивилась Катерина Александровна.

— Как без доклада? Да я уж ей и историю-то вашу всю рассказала, она уж с четверть часа ждет, когда вы кофей допьете.

Катерина Александровна не могла прийти в себя от изумления. Миновав небольшую гардеробную и раздвинув двойные тяжелые занавесы, отделявшие вместо дверей эту комнату от следующей комнаты, Катерина Александровна очутилась в уютной, убранной цветами спальне княгини. Княгиня сидела на маленьком диванчике и быстро поднялась с места, увидев Катерину Александровну.

— Черненькие глазки, милые черненькие глазки! — заговорила она и, взяв своими пухленькими руками голову молодой девушки, поцеловала ее в лоб. — И не стыдно забыть меня! столько горя перенести и не обратиться ко мне!

— Я боялась… — начала Прилежаева.

— Меня-то, меня-то боялась? — быстро перебила ее княгиня, качая своею седою головой.

— Боялась беспокоить вас.

— Да кого же вам и беспокоить, как не меня. Я должна быть матерью тех детей, которые воспитывались у меня.

— Я подавала вам просьбу…

— Когда?

— Неделю тому назад.

— Глафира, Глафира! — позвала княгиня.

— Я здесь! — отозвалась из гардеробной Глафира Васильевна.

— К нам опять письмо не дошло. Каково это тебе покажется?

— Что ж тут удивительного! — отозвалась Глафира Васильевна, гремя ключами.

— Она ничему не удивляется! — добродушно махнула рукой княгиня. — Как же вы, мой друг, послали просьбу, хорошо ли написали адрес?

— Я сама ее передала господину Воронову.

— Глафира, Глафира! — позвала княгиня. — Ты слышишь, она сама Воронову отдала просьбу. Это он опять позабыл передать.

— Ну да, позабыл! — Сердито отозвалась Глафира Васильевна и хлопнула дверцами шкапа.

— Сердится! — тихо проговорила княгиня.