Лесная легенда (сборник)
Шрифт:
Сатанею я потихонечку от поганости ситуации. С одной стороны, невозможно, с другой — что-то такое просматривается, если на косвенных. Одно ясно: нет пока что доказательств ее связи со Смоком, спасибочки и на том…
Ситуация разрешилась внезапно и круто, без малейшей моей в том заслуги…
У Янины был старший брат, в соседнем селе, километрах в двадцати. Поскольку она числилась в разработке как возможная связная, навели справки и о ближайших родственниках, из которых, не считая проживающего с ней деда, только и оказался этот самый Ян. Ян, понимаете ли, и Янина…
Ну, что… По советским меркам, натуральный кулак с большим хозяйством, с наймитами и наймичками, то бишь батраками и батрачками. Компрометирующими материалами область не располагает. Судя по всему, чихать ему с колокольни на любые политические силы — и на нас, и на бандеровцев, и, надо полагать, на все остальное. Типичный куркуль. До которого не доходят пока руки — но коллективизация, говорят в области, намечается и здесь. Но — компромата нет. Янина к нему в гости ездит частенько, отношения вроде бы теплые, по-настоящему родственные.
И, ночкой темною, плюнувши на исторический материализм, спрашиваю у одного из агентов: а что, с этим Яном ничего такого? Он, моментально понявши и ничуть не удивившись, отвечает: та ни, пане капитане, Ян-то обычный, как все, как вот мы с вами, в церковь ходит (а Янина, кстати, в церковь ни ногой, даже когда у них был какой-то большой праздник, и все туда отправились, детей вели, младенцев тащили, потому что оставить не с кем, село как вымерло, если не считать нас. Дед ее потащился, а она пошла гулять по лесу). И уточняет: Ян и не может быть никаким таким, это ж только одному человеку передать можно, вот бабка Янине и передала, а уж бабка у нее была, я вам сейчас расскажу…
Я его оборвал и велел перейти к текущим делам. Возвращаюсь и думаю, что торчим мы в тупике, что тут бы не грех разыграть оперативную комбинацию, только какую? Внедрение не пройдет, область пробовала еще весной, человека посылали опытного, кадрового сотрудника, но от него потом обнаружилась только голова, которую смоковцы в село еще живому тогда милиционеру на крыльцо подбросили… По материалам, Смока в свое время еще польская дефензива взять не могла, а там не дурачки служили. И тогда уже на нем было с полдюжины трупов: полицейские, еще кто-то…
А к обеду прошел слух: ночью Яна со всем семейством кончили…
Мы — в два оставшихся «виллиса», поскольку это сугубо наше дело, и на полсотни километров вокруг, кроме нас, нет представителей органов, не считая двух милиционеров в селах и уполномоченного областного МГБ, который как-то ухитряется тут выжить аж с марта. Не успели отъехать — бежит Янина, первый раз видел, чтобы она бежала. Как-то так вышло, что без всяких просьб с ее стороны и разговоров мы ее сажаем в машину — и по газам. Готовы встретить засаду, стволами ощетинились. Янина сидит, лицо, как у мертвой, бросает мимоходом:
— Не цепляйтесь вы так за бронь [4] , пальцы аж побелели… Никого на дороге не будет.
Мы особенно не расслаблялись — но засады и правда
4
Оружие (польск.).
Потолковали с милиционером, уполномоченным. Версия одна. С нашими Ян никогда не имел никаких связей — так что, скорее всего, Смок ему предложил работать на себя, а Ян, по своей привычке жить сам по себе, отказал в лоб.
Пускали Карая — следы обработаны, он не взял. Написали бумаги и уехали. И снова я по дороге думаю, что нужно попросить войсковую поддержку, и думаю, что хрен мне ее и на этот раз дадут…
И снова потянулись обычные будни. День на четвертый прибегает хлопчик — я его уже смутно помню, живет где-то неподалеку, — и, сдернув кепчонку, сообщает, что «панна Янина требует к себе пана капитана». Именно что требует, понимаете ли…
Я к ней пришел тут же. Она стоит, осунулась, щеки запали, но все такая же красивая, глаза нехорошо блестят, словно в лихорадке, а злости в них… Человека с такой злостью в глазах можно посылать с гранатой под танк, и он пойдет, я на фронте такое видел…
Не дав мне сказать ни слова, она спросила:
— Хочешь взять Смока?
И я, не раздумывая, ответил:
— Еще как.
Янина сказала:
— Живьем ты его не возьмешь. Но по земле ему больше не ходить. Да и всем…
— Повезет, панна Янина, возьму и живьем, — сказал я. — Дело знакомое…
— Не возьмешь, — ответила она. — Сядь за стол и сиди спокойно.
Я сел. Она поставила передо мной глубокую тарелку с водой — там плавали какие-то листики порезанные, свежие, но непонятно, какого растения. Зашла мне за спину. Я, видимо, явственно ворохнулся — ну, кто ее знает? — слышу, она фыркнула:
— Не бойся. Ты мне ничего плохого не сделал…
И кладет мне ладони на виски — теплые, ничуть не дрожат, сжимает виски так, что оба ее колечка, и на правой руке, и на левой, кожу давят чуть ли не до боли, но я терплю и не шевелюсь. Она начинает шептать что-то.
Сознание у меня ясное, но все вокруг помаленьку словно бы затягивает туманом, и вскоре я уже ничего не вижу, кроме воды в тарелке, и вода сначала краснеет, потом мутнеет, потом на ее месте образуется словно бы иллюминатор, и я за ним вижу человека по пояс. И не похоже это ничуть на современное телевидение — словно я смотрю в самое натуральное окошко, в иллюминатор без стекла.
Стоит он где-то под елкой и курит спокойно. Лицо, и точно, можно выразиться, породистое: черты тонкие, нос с горбинкой, губы в ниточку, темноватые. Очки круглые, в золотой оправе. Если вспомнить скудные данные и сопоставить… Смок, сволочь! Тут и гадать нечего!