Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
— Вашими словами вы отталкиваете от себя друзей, — с важностью возразил Бараха, — но мой язык не менее остер, чем ваш!
И он также выхватил свой нож из ножен.
Ороче в это время снова спокойно взял свой инструмент, который на минуту отложил в сторону, и, подобно древнему барду, хотел воспеть поединок, готовившийся разыграться на его глазах, но Диас решительно встал между противниками.
— Стыдитесь, сеньоры! — воскликнул он. — Вы должны с уважением относиться друг к другу и не ссориться из-за какой-то ничтожной суммы денег, когда вам в скором времени предстоит
Слова Диаса вмиг отрезвили Кучильо, более всех заинтересованного в экспедиции. Он быстро сообразил, что поединок на ножах — слишком опасная вещь, а потому поспешил последовать совету Диаса. Бараха, со своей стороны, тоже понял, что выигранные им в карты деньги могут найти себе лучшее применение, чем расходы на его собственные похороны.
— Хорошо, — проговорил Кучильо, — я смирю свои чувства ради всеобщего блага!
— С удовольствием последую этому благородному примеру, — заметил Бараха, — но продолжать игру — не согласен!
Противники протянули друг другу руки, и, таким образом, вопрос был исчерпан. Чтобы окончательно изгладить впечатление ссоры, Диас спросил Кучильо, с кем тот ехал днем верхом.
— Мне показалось, — добавил Диас, — что ваши дружественные отношения неискренни, так как я неоднократно замечал враждебные взгляды, которыми вы украдкой смотрели друг на друга!
Кучильо рассказал подробности свой встречи с Тибурсио; он назвал его имя, но от этого воспоминания лицо бандита сделалось еще мрачнее: он не мог забыть, что осторожность молодого человека восторжествовала над его хитростью.
Воспоминания снова направили мысли Кучильо на планы мести Тибурсио, и он решил воспользоваться случаем, чтобы приобрести себе союзников.
— Случалось ли вам, — проговорил он, обращаясь к Диасу и Ороче, — жертвовать, подобно мне, своими страстями для общественного блага?
— Без сомнения! — кивнул Диас.
— Нельзя быть честным только наполовину, — продолжал Кучильо, — если человек предан душой и телом какому-нибудь делу, то он должен заставить молчать свои собственные чувства, свои интересы и даже совесть, если она слишком щепетильна!
— Всякий знает это! — отрезал Бараха.
— Дело в том, сеньоры, что моя совесть крайне строга и доставляет мне немало мучений, поэтому я хотел бы знать ваше мнение, чтобы успокоить себя.
Все промолчали, а потому оратор продолжал:
— Предположим, что на свете существует человек, которого вы все нежно любите, но чье вмешательство может помешать успеху нашей экспедиции. Что бы вы тогда предприняли?
— Кто этот человек? — спросил Диас.
— Это долгая история, — возразил Кучильо, — подробности касаются меня одного, но факт существует, и человек также!
— Карамба! Лучше бы обоих не существовало! — заметил Ороче.
— Вы придерживаетесь того же мнения? — спросил бандит, обращаясь
— Без сомнения! — не задумываясь, ответил Бараха, но Диас хранил молчание и затем, под предлогом подышать воздухом, вышел из комнаты.
— Теперь, друзья мои, — проговорил Кучильо, оставшись со своими сообщниками, — я должен сказать вам, что этот человек — мой приятель Тибурсио!
— Тибурсио! — воскликнули в один голос Ороче и Бараха.
— Он самый, и, хотя мое сердце обливается кровью, но я обязан сказать, что он может разрушить все наши планы!
— Ба! — воскликнул Бараха. — На завтра назначена охота на диких мустангов, во время которой может представиться множество возможностей избавиться от него самым естественным образом, так, чтобы нас ни в чем не заподозрили.
— Верно! — согласился Кучильо. — Мы должны постараться, чтобы он не вернулся с этой охоты; могу я рассчитывать на вашу помощь?
— Вполне! — подхватили оба достойных союзника.
Таким образом, над головой Тибурсио собиралась гроза, готовая разразиться в скором времени.
Неожиданный стук в дверь положил конец этому злодейскому совещанию. Кучильо отпер и впустил в комнату одного из слуг дона Эстебана, который передал бандиту приглашение своего господина немедленно явиться к нему в сад. Кучильо поспешил за слугой, приведшим его в темную аллею, по которой прохаживался, завернувшись в плащ, дон Эстебан де Аречиза.
При свете луны лицо испанца выражало всегдашнее спокойной высокомерие, под которым скрывался его пламенный темперамент. При звуке шагов Кучильо дон Эстебан поднял голову, и не будь бандит так поглощен собственными мыслями, он заметил бы на лице испанца презрительную усмешку.
— Вы приказали мне явиться? — сказал Кучильо, обращаясь к дону Эстебану.
— Да. Надеюсь, до сих пор вы оставались довольны моим нейтралитетом. Я предоставил вполне на ваше усмотрение разгадать душу молодого человека — сына Map-коса. Ну, так что же? Вы, конечно, добились своего и узнали все, что хотели? Ведь от вашей дальновидности ничто не может укрыться!
Кучильо чувствовал себя не особенно приятно, выслушивая насмешливые слова испанца. Мы уже знаем, что он старался возбудить опасения Аречизы относительно Тибурсио, с целью приобрести себе союзников, чтобы вполне отделаться от своего врага. Теперь же, заручившись поддержкой Ороче и Барахи, бандит счел возможным показать испанцу ради поддержания собственного достоинства и ради отвода от себя любого подозрения в будущем, что для него какой-то ничтожный бедняк опасности не представляет…
— Итак, что вы узнали? — продолжал дон Эстебан.
— Ничего!
— Ничего? — вскинул брови испанец.
— Да, ничего, так как молодой человек не мог сообщить мне никаких новостей, поскольку ему самому ничего не известно. У него нет от меня никакие секретов!
— Он не подозревает о существовании Вальдорадо?
— Он далек от всякого подозрения на этот счет!
— А с какой целью он направлялся на гасиенду, так как мы, несомненно, встретили его по дороге сюда?
— Он собирался попросить у дона Августина место вакеро!