Лесной фронт. Благими намерениями...
Шрифт:
Зашуршав по снегу, четверо бойцов поползли по указанным направлениям. Простая предосторожность. Надеюсь — предосторожность излишняя. Очень не хочется шуметь, но если кто-то появится на дороге, то другого выхода не будет. Наши «дорожные работы» видеть никто не должен. Я выждал еще полчаса для верности. Никто не появлялся.
— Пошли, — скомандовал я остальным.
Копали как проклятые. На дороге копать даже летом — удовольствие небольшое. Плотно утрамбованная колесами земля плохо поддается лопате и скорее крошится, чем копается. А зимой, когда земля еще и промерзла… Да в темноте… Хорошо, хоть копать глубоко не надо. Я прикинул, что сантиметров двадцати нам хватите головой. Однако, кроме других «прелестей», задачу осложнило еще и то, что после нашей работы здесь все должно выглядеть чисто и аккуратно,
— Вроде все. — Гац выпрямился, сплюнул в получившуюся яму и, размазывая по лицу грязь, утер со лба обильный, несмотря на мороз, пот. — Как думаешь, командир, хватит?
Я оценил результат наших трудов. Вроде нормально. Как раз по размеру, чтобы уложить три снаряда. И в глубину запас сантиметра в три, чтобы засыпать землей, остается.
— Нормально. Тащите снаряды.
Пока здоровенные болванки перетаскивали с саней на дорогу, я позволил себе отдохнуть. Такая роскошь, как пара минут отдыха, — это не только злоупотребление служебным положением. Не снаряжать же мне, в самом деле, заряд дрожащими после лопаты руками! По большому счету, мне и копать не стоило.
Снаряды заняли свое место в яме. Еще чуть отдышавшись, я вкрутил взрыватель в средний. Надеюсь, все сработает как задумано. И взрыватели, и остальные два снаряда сдетонируют от взрыва среднего. Еще пять минут работы — мы организовали небольшую канавку, по которой пустили провод, и можно приступать к завершающей стадии. Яму аккуратно засыпали землей, утрамбовали, как могли. Другой, чистой, мешковиной натаскали снега, которым окончательно замаскировали все следы работы. В темноте все выглядит неплохо — не скажешь даже, что только что на этом месте была приличная яма. Однако я еще минут пять ползал на коленях, стараясь разглядеть хоть малейшее пятнышко на белом снегу. Ведь в темноте — это одно, а на свету даже небольшой перепад в оттенке снега будет бросаться в глаза и может привести к провалу всей операции.
— Да нормально все, товарищ командир! — Жучков поглядел в сторону Ровно. — Хорошо замаскировали.
— Это мы утром увидим, — я поднялся и стряхнул снег с колен, — хорошо или нет. Если что не так — немцы нам подскажут.
Жучков непонятно хмыкнул. Я оглядел остальных. Все бойцы стоят чуть ли не строем, от каждого валят клубы пара, как от ТЭЦ зимой… Утомились ребята… От работы явно не только я вспотел, как мышь. Теперь же мороз решил напомнить, что потеть зимой — не самая лучшая идея. Эдак и до переохлаждения недалеко. А ведь нам еще довольно долго лежать вон за тем курганчиком, дожидаясь, пока не появится наша цель. Утешает одно — я грустно усмехнулся, — вряд ли мы успеем подхватить воспаление легких. Скорее нам грозит избыток свинца и другого чужеродного железа в организме. Так стоит ли бояться простуды!
— Зовите остальных, и занимаем места. — Я посмотрел на небо. — Рассвет скоро.
Несмотря на крайнюю усталость, сна не было ни в одном глазу. Нервы-нервы… Лежа в снегу, я дрожал то от холода, то от волнения. Это не первая в моей жизни засада. Но это первая засада, в сети которой должна попасть столько крупная птица. Это первая, если не считать тех случаев, когда мы отлавливали пару-тройку полицаев, засада, которой командовал я. В конце концов, вполне возможно, что это последняя засада… Я постоянно дергался, то порываясь еще раз проверить, всели замаскировано как положено, то проверял провода и аккумулятор… Своего пика волнение достигло, когда с первыми лучами солнца со стороны Ровно донесся звук мотора — первая машина за этот день. Это не наша цель — судя по звуку, там едет только одна машина. Но вдруг водитель заметит следы, оставшиеся ночью! Вдруг, проехав по снарядам, тяжелый грузовик что-то нарушит! Вдруг перебьет провод… Вдруг… Вдруг… Меня все время подмывало поднять голову и посмотреть на дорогу. Однако усилием воли я продолжал вжиматься в снег и притворяться безобидным сугробом — какая-то часть меня до боли не желала лежать на месте, но другая, большая, часть понимала, что, стоит хоть как-то выдать себя, и вся операция может пойти коту под хвост. Поднять голову я рискнул, только когда звук мотора пророкотал мимо нас и начал удаляться. Грузовик, весело паря выхлопом, катился в сторону аэродрома. На дороге вроде бы все в порядке… Но опять же — вдруг…
— Не спешит, — пробормотал Шпажкин, вглядываясь в сторону города.
Я посмотрел на часы — половина двенадцатого. Действительно, не спешит Кох…
— Главное, чтобы он сегодня вообще приехал, — ответил я.
— Та куда он денется! — сказал Гац на удивление бодро, словно не он полночи копал, а потом лежал на морозе.
— Мало ли что. — Дронов нервно пожевал губу. — Может, те немцы, за которыми подпольщики наблюдали, по какому-то другому поводу суетились.
— Все может быть… Тихо! — Я прислушался. — Слышите?
Гул моторов, пока еле слышный, но усиливающийся, прервал разговор. С минуту все лежали молча, только головой крутили. Гац чуть приподнялся, вглядываясь в дорогу.
— Едет кто-то… — шепнул он. — Не видно пока кто…
— Да ляг ты! — Шпажкин дернул товарища, прижимая к земле. — Заметят еще…
— Та то, может, опять какая-то колонна с бензином или чем другим, — шепнул Максим Сигизмундович.
— Там не только грузовики, — покачал головой Дронов. Он еще мгновение прислушивался, а потом улыбнулся. — По звуку — броневик, а то и два.
— Увидим. — Я положил рядом МП, стараясь, чтобы не ударило током, подвинул под руку аккумулятор и взялся за провод. — Приготовились.
Моторы гудят все ближе и ближе. Уже и я явственно различаю не только тарахтенье грузовиков, но и рев более мощных моторов, лязг гусениц… «А вдруг там танки! — подумалось мне. — Тогда точно — хана. Один шанс — взорвать заряд, а потом нас размажут». Рискнув, я чуть приподнял голову и выглянул из-за курганчика.
В сотне метров от нас, стрекоча моторами, несутся один за другим три мотоцикла с колясками. За ними, выбрасывая гусеницами шлейф снежной пыли, по дороге ползет полугусеничный бронетранспортер. Тот самый похожий на гроб «ханомаг». Что за ним — не видно, но, судя по звуку, это далеко не вся колонна. Явно — конвой. А кто у нас может ехать с таким сопровождением?
— Дождались, — пробормотал я, наблюдая за приближающейся колонной.
Едут не очень быстро — чуть быстрее, чем бегущий человек. Оно и понятно — если там есть легковушки, то по такой дороге они особо не разгонятся. Первые мотоциклы проехали мимо. Сердце прямо выскакивает, навевая мысли, что так немцы услышат меня даже сквозь шум моторов. Я боюсь пошевелиться, и только глаза перемещаются влево-вправо. Ревя, как разъяренный зверь, прополз мимо бронетранспортер. Снова мотоциклы… А за ними и первая легковушка. Я напряг глаза — флажка не видно. Вторая легковушка, третья… За ними почти впритык следует грузовик, снова мотоциклы… Стоп! На капоте третьей легковушки — какое-то красное пятно. Кох.
— Цель в третьей машине, — прошептал я одними губами, но кивок Шпажкина подтвердил, что мои слова услышаны.
Руки вдруг стали какими-то деревянными, пальцы перестали слушаться и уже еле удерживают провод. Кое-как, пытаясь сосредоточиться на предстоящем и отогнать от себя это состояние, я примотал один из контактов провода к контакту, торчащему из ящичка. Только после этого заметил, что все это время я задерживал дыхание. Выдохнул, на миг испугавшись, что немцы заметят вырвавшийся из моего рта клуб пара… Первая легковушка проехала над заложенным ночью зарядом. Так, успокоиться! Возьми себя в руки, мать твою! В голове вдруг прояснилось, руки перестали дрожать… Я оценил скорость машин и расстояние между вторым и третьим автомобилями. Впился взглядом в нашу цель. Вот он, Кох! Конечно, самого гауляйтера не видно через окна машины. Только красный с золотом флажок выдает, что это именно его машина. Хотя, на взгляд, эта машина выглядит гораздо роскошнее первых двух. Черный красавец «мерседес» как-то неспешно, чинно покачивается на мягких рессорах В какой-то момент все мое естество восстало против того, чтобы превратить это произведение искусства в груду металлолома. Однако красная тряпка с орлом, украшающая капот, напомнила, что в этой машине едет некто, виновный в убийстве многих тысяч ни в чем не повинных людей… Стариков, женщин, детей…