Лесной Охотник
Шрифт:
Ритм любви становился все быстрее. Глядя на этого юношу и требовательно сжимая его мускулистые руки, Девора невольно задумывалась, что в душе он кажется явно старше своего фактического возраста. Пламенный, сильный, уверенный… настоящим мужчина, не мальчик.
На протяжении многих ночей после жаркой любви она рассказывала ему о своей жизни, не опуская деталей того, как жестоко муж избивал ее. Впрочем, отметины он видел и сам. Она рассказала Михаилу, как этот своевольный и несокрушимый боец забрал ее из дома, когда ей было только шестнадцать.
— Он был таким огромным и таким ужасающим, — рассказывала она Михаилу. — Он запугивал всех! Сражаться с ним — все равно что биться с ураганом. Поэтому… поэтому я просто жду шанса сбежать от него, и иногда мне кажется… что этот момент никогда не наступит.
Да и куда она могла пойти? У кого попросила бы помощи? А если он пустится в погоню и поймает ее? Точнее, даже не «если», а «когда». Трудно было вообразить весь ужас предстоящих побоев, но можно было с уверенностью сказать, что крови на его кулаке будет куда меньше, чем у нее на лице.
Возможно, думала она, таким образом Октавий просто пытается заставить меня снаружи выглядеть столь же уродливо, сколь он сам уродлив внутри.
Она не хотела об этом думать. В который раз она предпочла забыться, полностью отдавшись акту волшебной любви с Михаилом. Они целовались, тела их пламенно соприкасались, и они игриво покусывали друг друга в губы, а животные в клетках заинтересованно наблюдали за ними, словно это было особым представлением для них одних.
Наконец, когда нетерпеливая дрожь пробежала по телам обоих любовников, Девора зажмурилась и позволила себе закричать от наслаждения, в то время как Михаил оказался снаружи и оставил свою белую подпись на влажных волосах между ее бедрами.
Резко выдохнув, она уткнулась ему в плечо в золотом свете единственной свечи, затем они легли рядом и обнялись.
— Октавий на этот раз так рассвирепел, что обещал убить меня, когда проснется, — призналась она. — Как я могу освободиться от него? Как освободиться от такого безумца, как он?
Некоторое время Михаил молчал. А затем:
— Я поговорю с ним, — отозвался он.
Девора вздрогнула, нервно покачав головой.
— Даже не думай, разговором ничего не решишь! Октавий Злой понимает только насилие, поэтому, если хочешь мне помочь, лучше застань его спящим и разнеси ему голову первым предметом, что попадется тебе под руку! Только так я смогу избавиться от него. Только так мир может быть избавлен от него. И я буду свободна… впрочем, вряд ли я успею решить эту проблему. Если он убьет меня, как только проснется… Боже, я не знаю, что будет дальше!
Она прижалась головой к плечу Михаила и заплакала. Он лежал рядом, молча гладя ее. Лицо его было мрачным, губы плотно сжались. Затем, когда девушка успокоилась, он поднялся, быстро надел свою мешковатую одежду и сказал:
— Я все же пойду и поговорю с ним.
На этот раз Девора ничего не сказала.
— Не волнуйся, я скоро вернусь, — пообещал он, и девушка не понимала, как он может быть так уверен. Неужто ему невдомек, что безоружный худощавый юноша с помощью одних лишь кулаков не сможет сладить с грудой мышц борца, который никогда не проигрывает?
Однако Михаил, все такой же самоуверенный, спешно вышел из палатки, ведомый своей срочной миссией.
Какое-то время Девора ждала.
Затем встала и надела свое серое с заплатками платье, казавшееся ей предательски уродливым на фоне синего шедевра, что подарил ей ее небесный ангел. Однако в сердце ее горело теперь и другое чувство. Ревность. Поэтому она знала, что сегодня прекрасный мальчик получит тяжелый жизненный урок: не смей держать за руку Золли и стоять рядом с ней, раз ты принадлежишь мне! Не улыбайся ей, не смейся глупым шуткам этой мелкой суки, потому что ты мой! Ты думаешь, я не вижу, что вы делаете? Я могла бы пронзить сердце Золли ножом и провернуть его сотню раз, но вместо этого я использую лезвие по имени Октавий Злой, провалиться мне на моем цыганском месте!
Да, подумала она. Ее глаза прищурились, лицо исказилось выражением несдерживаемой ярости. Ревность… о да, ревность — тот самый недуг, с которым она никогда не могла справиться. Да, иди, поговори с ним. Он уже должен проснуться. Пойди, поговори с его кулаками, потому что я предупредила его, что ты был и остаешься воришкой и собираешься прийти, чтобы украсть его деньги в ночной тьме!
А я выживу, убеждала она себя. Выживу, как и всегда выживала. Переживу все удары, потому что знаю, что он бьет меня исключительно из страстной любви, когда овладевает мною!
Она знала, что Михаил приводил сюда и Золли. Прямо сюда, на то же самое любовное ложе. Она знала, что вместе они, должно быть, смеялись над ее глупостью, потому что Девора позволила себе поверить, будто молодой Михаил увлечен ею одной и не заботится больше ни о ком.
О нет, никто не заботился о ней по-настоящему. Только Октавий Злой.
Они были предназначены друг другу.
Девора вышла из палатки медленно и грациозно, словно во сне, миновала весь проделанный путь обратно по затемненной дороге Великого Белого Пути, чтобы вновь войти в свой цыганский передвижной дом, в котором ее дражайший супруг уже должен был вбить правосудие в голову этого злого мальчишки.
Как говорится, чужая душа — потемки. О, она не сомневалась, что душа Михаила очень темна, и внутри нее живет необузданная дикость, и эту дикость она не собиралась делить ни с одной другой женщиной в цирке, особенно с этой замарашкой Золли.
Дверь прицепа была открыта. Широко открыта. А внутри царила лишь темнота.
Девора поднялась по ступеням и вошла внутрь, мягким и осторожным окликом позвав своего мужа. В непроглядной тьме послышалось чье-то дыхание — резкое и жесткое. Отчего-то девушке показалось, что здесь сильно несет псиной.