Лесные сказки и были (сборник)

Бианки Виталий Валентинович

Так вот, как только послышался лай собаки, каждая из гагар посадила по гагарёнку себе на спину – и нырнула с ним под воду. Наши утки-мамы так не умеют, и мы никогда не забираемся к ним на спину. А гагары погружаются со своими птенцами под воду и летят с ними под водой, куда им надо. Да, да, – летят, потому что они машут крыльями под водой так же свободно, как и в воздухе.

Гагары

вынырнули со своими гагарятами чуть не на середине озера. Тут бы мне и сообразить, что умные птицы боятся оставаться у берега, а я не подумал об этом. Парни между тем – это были они, и с ними в этот раз была собака, – парни шли кругом озера. Дворняжка шлёпала по воде, заплывала в камыши, схватывала там шлёпунцов и приносила своим хозяевам. Когда она приблизилась к тому месту, где прятался я, у Гриши – это был опять он! – был уже за спиной полный мешок задавленных дворняжкой утят.

Что мне было делать? Когда собака подбежала, я прибег к испытанному средству спасения: нырнул. Но страшная дворняга что-то причуяла в камышах и начала плавать кругами, кругами. Прошло пять минут, десять минут, а она всё не покидала этого места. Подошёл Гриша с товарищем и начал подбадривать её криком. Не меньше получаса крутилась она на этом месте и, наконец, вынесла хозяину несчастного птенца болотной курочки: он прятался здесь, совсем близко от меня, на островке ила.

«Не меньше получаса? – спросите вы, дорогие ребята. – Э-э! Да ты, брат гоглёнок, говоришь неправду! Никакая утка не может пробыть под водой так долго. А стоило бы тебе вынырнуть, чтобы набрать воздуха, как дворняга сейчас же схватила бы тебя».

Ваша правда: никакие нырки не могут продержаться под водой больше одной-двух минут. Но не зря же охотники говорят: «В беде утка воровата!» Она сама себя ворует с глаз врага. Этой хитрости научила меня мама. Знаете, что я сделал? Я держал своё тело под водой, а носом ухватился за камышину, выставил свой нос из воды – и преспокойно дышал через него. Вот что значит хорошо уметь дышать через нос! Самая чутьистая собака не может учуять один утиный носик над водой.

Я-то спасся, а когда парни ушли, прилетела

мама и собрала всех нас вместе, – мы не досчитались семерых наших братишек и сестренок: больше половины выводка. Сами понимаете, как нам было горько.

Прошло ещё несколько дней, и нас – утят – постигло ещё одно огорченье. Нас покинула мама-утка. Просто улетела однажды от нас и больше не вернулась. Мы думали уже, что она погибла, но другие утята успокоили нас. Оказывается, всем уткам-мамам настала пора линять – сменять перо, – и они попрятались в озёрные крепи, где заросли всего гуще, на то время, пока, теряя перья из крыльев, им трудно будет летать.

Да надо сказать, что мы – утята – не очень-то уж и нуждались в своих мамах. Они научили нас всему, чему могли. Мы разбрелись по озеру и начали самостоятельную жизнь. Мы стали уже большими и скоро, как говорится, поднялись на крыло, то есть научились летать.

К этому времени произошло ещё одно замечательное событие в нашей жизни: вернулись селезни – наши отцы. В начале лета, когда уточки сели высиживать нас, селезни собрались в стаи: гоголя с гоголями, чирята с чирятами – по породам, – и улетели линять на дальние моря. Перелиняв там, они вернулись к нам, чтобы руководить нами – утиной молодёжью – в первых наших полётах по озёрам.

И вот тут я узнал, что три мира, в которых мы родились и выросли, были совсем маленькие, детские миры: яйцо, потом гнездо, потом лесное озеро, где нас учила мама уму-разуму.

Теперь, когда у нас отросли сильные, крепкие крылья, нам открылся настоящий мир – огромный, неведомый. Для нас – уток – он гораздо больше, чем, например, для лесных кур, живущих круглый год на одном месте, – как, скажем, тетерева. Мы – перелётные птицы. И как только вода в реках и озёрах начнёт замерзать, – мы соберёмся в большие стаи и отправимся в далёкое воздушное путешествие. Увидим много разных стран, побываем в тех далёких краях, где даже и зимой жарко греет солнце и никогда не леденеет вода.

Какое счастье жить и летать в этом огромном мире!