Лесоруб Кумоха
Шрифт:
— Ты хочешь нашему единственному сыночку такой же хворобы? — закричала мать, обращаясь к Тайпо.— Пусть его так же скрутит? Ой, несчастная я!..
Тайпо не хотел, чтобы его любимый сын к старости стал убогим.
Так Юсси и не приобщился к землеробам.
Через некоторое время богатый хозяин снова завел разговор о сыночке-лентяе:
— Если карел не умеет топора в руках держать, то разве это карел? Надо парню хоть немного с лесорубами поработать.
На этот раз мать привезла в дом такого старца, что два предыдущих по сравнению с ним могли сойти за богатырей и писаных красавцев.
Старик
Приплясывая от трясучки, он еле-еле смог выговорить:
— Лесоруб я… отец с матерью выгнали меня из дома… стал я лес валить… походил по карельским лесам с топором… теперь вот уже ничего в руках держать не могу.-
— И ты хочешь, чтобы наш единственный сыночек…— снова начала мать.
Но Тайпо не дал ей закончить очередной вопль и твердо сказал:
— Молчи! Хватит! Пусть сын наш подрастет еще немного! Там видно будет!
Так Юсси и не приобщили к лесорубам.
Ночью богатый хозяин спросил у жены:
— Но почему другие рыбаки, пахари, лесорубы совсем не такие, а здоровые мужики? Почему?
— Потому, что их отцы и деды тоже были лесорубами, пахарями, рыбаками,— ответила жена.— А ты родился сыном богатого хозяина, потом сам стал богатым хозяином. Вспомни: те, кого ты видел, тоже считались в свое время богатыми. Но судьба за что-то покарала их, и они вынуждены были идти работать. Так и с Юсси: он сын богатых хозяев и у него в жизни будет одна работа — быть богатым хозяином. От другой работы он погибнет.
А через некоторое время стало известно, что все три старика—кривобокий рыбак, скрюченный пахарь и трясущийся лесоруб — сами никогда нигде не работали, а были нищими с какого-то заонежского базара и обманывали богатого хозяина, так как хозяйка за это им хорошо заплатила.
Но Тайпо лишь слегка потаскал свою жену за волосы: ведь, в конце-то концов, она пошла на этот обман из-за любви к Юсси! А кроме того, она, пожалуй, была права: сыну богатого работать, как все, негоже.
Но все время бить баклуши да валяться на овчине тоже непорядок.
Даже мать понимала, что сыночку надо готовиться к тому, , чтобы стать хозяином.
— Пошел бы ты, любимый мой, в лес, на лужайку, где наши работники сено косят. Посмотрел бы, покричал бы на них! — говорила она.
— Сама и кричи, если хочется! — отвечал Юсси.— Гляди, что придумала: в лес мне идти! Вот докормите-дорастите меня до усов, тогда и посылайте куда хотите!
Ну, поили, кормили его, и выросли вскорости у парня усы. Мать опять за свое:
— Возьми коня, съезди на дальнюю ламбу, там рыбаки должны улов отцу сдавать, так ты посмотри, не утаят ли они рыбу, не обманут ли.
— Вот еще! — обиделся Юсси.— Отец- сам справится. Придумала — на коне по лесу скакать! Вот докормите-дорастите меня до бороды, тогда и посылайте.
Опять стали кормить и поить парня. Выросла у него борода. А ума-то не прибыло. И делать Юсси ничего не умел. Глупым был, жадным, нахальным — как птенец кукушки. Вся его работа: сладко есть, сладко пить
Про то, как Кумоха с отцом подсе к у делали и встретились с богатым хозяином Тайпо
В конце лета Кумоха из работников вернулся.
Поглядел он издали на родную избушку — сердце похолодело.
Притулился дом к старому дереву, оконца узенькие, как глаз прищуренный, трубы нет: печка по-черному топится, дым под потолком стелется, в чердачное окно выползает. Крыша мхом поросла. Берестяные заплатки на окнах от ветра дребезжат. Еще до зимы далеко, а дрова уже’кончаются. Банька, что поодаль от избенки стоит, ссутулилась, скособочилась.
Солнце уходило за лес, и остроносые тени деревьев, как хищные звери, крадучись, бесшумно подползали к беззащитной беззаборной избенке, словно хотели сожрать ее.
«Совсем ослаб отец, с грустью подумал Кумоха.—Видно, нельзя мне больше далеко от дома уходить, нужно заработки поблизости искать, хозяйство в свои руки брать».
На другой день вместе со стариком отцом Кумоха пошел в лес, подсеку делать, поле на будущий год готовить.
Карелы хлеб сеяли так: шли в лес, рубили, подсекали деревья. Называлось это подсека. Подсеку поджигали, чтоб пни и щепа сгорели дотла. А на месте пала распахивали землю, хлеб сеяли. Зола и угли землю удобряли.
Кумоха по лесу шел, словно среди толпы знакомых, только что шапку не. снимал, не кланялся.
Вот ель, с детства знакомая… А вот березка, под которой он зим пятнадцать назад зайца поймал руками… Вот ольха, о которую он нос расшиб, когда от медведя бежал… Вот на полянке вереска куст — за ним он как-то от ребят прятался… Вот на болотце ракита — с нее своего первого глухаря Кумоха сбил камнем… Вот можжевельник - о него Кумоха штаны порвал, мать его долго шлепала за это…
Отец отыскал наконец удобное место для подсеки — лес молодой, земля не вся корнями вязана-перевязана.
Взялся за работу Кумоха — с двух ударов любое дерево валит. Пройдется с топором из конца в конец подсеки — дорога за ним ложится. Где остановится — там уже и полянка. Старику смотреть на сына любо-дорого: светлая бородка вокруг лица золотится, глаза сверкают, лицо порозовело, зубы блестят в улыбке! Богатырь!
А тем временем ехал дальней лесной тропой богатый хозяин Тайпо.
Едет, рыжими глазами завидущими по сторонам смотрит, трубку из зубов не выпускает. Борода шевелится, как живая. Прислушивается-принюхивается, будто лес — это его двор.
И услышал богатый хозяин далекий-далекий звук, словно кашляет кто-то: «Кхе-кхе-кхе».
«Деревья валят,— подумал Тайпо.— Кто ж это может быть?»
Повернул он конька в ту сторону, откуда стук топора слышался.
«Три человека рубят, не иначе,— внимательно прислушиваясь, рассуждал Тайпо,— и все трое лесорубы хоть куда!.. Ловко рубят, ловко!»