Лестница к звездам
Шрифт:
Если честно, я не хотела видеть. Мужчины устроены несколько иначе, чем наша сестра. К тому же в тот вечер я никак не могла сосредоточить мысли на Антоне, на наших с ним отношениях.
— Мне пора. — Я встала и резко высвободилась. — Последние дни я зверски не высыпаюсь, и все остальные мои ощущения притупились.
Он молча подал мне куртку, распахнул входную дверь. Когда мы вышли в сырой ветреный мрак рано спустившейся на город ночи, Антон сказал, нервно запахивая плащ:
— Ты правильно вычислила мое слабое место. Но знаешь, это ведь
Когда я вошла в столовую, исхлестанная дождем и с раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками, Тамара подняла голову от вязания и сказала:
— Счастливая. У вас с Антошей все только начинается. А у нас уже все-все позади…
— С моей работы придут два педагога — скрипач и виолончелистка. Отличные ребята, вовсе не провинциалы, да и по возрасту к тебе ближе, чем к нам: им еще тридцати нет, — говорила Тамара, когда мы готовили праздничные салаты. — Из Сережкиного педа пожалует доцентская пара. Почти мои ровесники. Тоже в доску свои, хоть Мишка и с идеологической заумью. Антошка своих сослуживцев сюда не зовет, зато в его берлоге самые разные звери бывают, вплоть до драных кошек с местной помойки. Ой, не слушай меня, Ларка, — я с утра всяких наливок напробовалась.
Я ее и не слушала. То, что Антон водил к себе девиц, не было для меня секретом, — уж насчет этого меня в редакции просветили с удовольствием. Я не слушала Тамару, потому что думала в тот момент о нашем разговоре с Сергеем на диване в сенях, куда мы выходили покурить полчаса назад. С недавних пор, говоря со мной, Сергей всегда смотрел мне в глаза, словно хотел увидеть в них то, чего я недоговаривала.
Мы сидели на противоположных концах громоздкого дореволюционного дивана, на двух его полюсах, как выразилась бы Тамара. В неясном свете ранних сумерек лицо Сергея казалось нездешним и печальным.
— Ты у нас уже без двух дней месяц живешь, — сказал он и разогнал рукой разделявший нас голубой дым.
— Надоела?
Он словно не слышал моего вопроса.
— Я часто спрашиваю себя, что было бы со всеми нами, если бы Антон не выудил тебя на анапском автовокзале. Наверное, продолжали бы прозябать в своем углу. Ты внесла в нашу жизнь какой-то аромат, запахло чем-то свежим и… беспокойно опасным.
— А я и не знала, что во мне есть что-то зловещее. Интересно, и чьему же покою я угрожаю?
— Не покою, а я бы сказал — жизни.
— Поясни для тупых.
— Антоши, Тамары. Моей в первую очередь.
— Тогда, может, мне лучше уехать?
— Только не это, нет! — Он замотал головой. — Тогда лучше вообще не рождаться на этот свет. Пойми ты, невинными остаются только те, кто не сталкивался с настоящими соблазнами.
— Ты вещаешь, как Иоанн Предтеча.
— Я, быть может, он и есть. — Сергей невесело усмехнулся. — Помнишь притчу об Ироде, его падчерице Саломее и Иоанне? Сей муж сумел побороть в себе соблазн плоти — он ведь был святым, — и тогда ему отрубили голову и поднесли на блюде танцующей Саломее, которая, как гласит легенда, жадно впилась губами в его уже стынущие губы и…
— Эй вы, хватит сачковать! — крикнула в приоткрытую дверь Тамара. — Серый, иди колоть орехи, а то я ноготь пришибла. Ларка, мне скучно без тебя, и вообще ты могла бы уделять мне больше времени. Я это оценю, а они… Если мужики и ценят в нас интеллект, то лишь в одном-единственном случае: это когда у нас хватает его, чтоб смотреть сквозь пальцы на их, пардон, блядки.
Я нехотя встала с дивана и вернулась в дом.
— Вы говорили обо мне? — спросила Тамара, перестав тереть свеклу.
— Нет. Мы говорили о Саломее и Иоанне Предтече.
— Надо же, как у вас далеко дело зашло. — Я обратила внимание, как вздрогнул Сергей. — А я-то думала, вы еще даже не поцеловались.
Я открыла было рот, чтоб ответить ей, как вдруг заметила, что по ее щекам текут слезы.
— Что это ты? — Сердце мое сжалось.
— Лук ужасно злой. Черт, тушь, кажется, потекла. — Она всхлипнула и утерла нос рукой. — И как это актрисы ухитряются плакать, не размазывая тушь?.. Мамочка, ты погладила мою шифоновую кофточку? С минуты на минуту гости придут, а я вся растрепанная, как гнилая капуста.
Гости Максимовых на самом деле оказались хорошими свойскими ребятами. Они не заводили цеховых разговоров, не травили пошлые прошлогодние анекдоты, а просто шутили, смеялись, умно острили. Я с ходу нашла с ними общий язык. Особенной симпатией я прониклась к Вере Ржановой — она училась в Москве, в Гнесинке, с удовольствием вспоминала свои походы на концерты и выставки.
Опустошив стол, мы задвинули его в угол. Тамара зажгла свечи, расставила их по разным углам комнаты, щелкнула выключателем и провозгласила:
— Танцы при свечах! Чур не образовывать семейных пар. Начинается оргия. Слабонервных прошу покинуть помещение.
Она заковыляла к радиоле, путаясь в длинной бархатной юбке.
Я отошла к окну. За ним стояла темная беззвездная ночь. Ветер теребил ветви старой акации, они царапали мокрое стекло. Днем я видела по телевизору одетую пушистым снегом Москву. «Наши, наверное, празднуют у Таськи, — подумала я. — Спорят о том, кто лучше из телеведущих, орут полублатные песни, образовывают пары на один вечер. Правда, на этот раз, возможно, и не собрались — теперь мы каждый сам по себе…»
Я вздохнула. Как выяснилось, я скучала по Москве.
В темном стекле отражалось все происходившее в комнате. Я видела, как Сергей, лавируя между танцующими парами, приближался ко мне.
«Не надо, — пронеслось в голове. — Пожалуйста, не надо…»
Я вздрогнула, почувствовав, как мне на плечо легла горячая ладонь.
— Испугал? — Антон смотрел с какой-то странной, больше похожей на гримасу улыбкой. — Ты думала, это… не я.
Я увидела, как Сергей схватил со стола бокал с вином и залпом выпил.