Лестница к звездам
Шрифт:
— Так не пойдет, Мур-Мурзик, — сказал он однажды. Мы обедали в «Национале» — в тот период отец был при деньгах и каждый день водил меня в ресторан. — У тебя появился второй план. Это чрезвычайно осложняет нашу жизнь.
— Но мне противно, папа.
— Из-за того, что твоя мама счастливая? Брось, Мурлыка. На нас с тобой это не похоже.
— Знаешь, чем она сейчас занимается?
Я бы не отважилась на этот разговор, если б не выпитый бокал «Рейнского муската».
Он взял мою руку в свою и несколько раз провел указательным пальцем по моей ладони. Я вздрогнула. Это было неожиданно приятное ощущение.
— Киска-мурлыска, наша жизнь состоит из вечной борьбы плоти и духа. Иногда на какой-то непродолжительный
Я неуверенно кивнула.
— Мы любим друг друга за то, что нам так хорошо вместе. Мы умеем делать друг другу приятно, верно?
— Но мы… У нас совсем другие отношения, папа.
— Мы не можем себе представить, что сейчас чувствует мама. Уверен, ей не хватает в этом мире нежности, ласки. Всегда не хватало, понимаешь?
Он отвернулся и вздохнул.
— Да, но…
— Никаких «но». — Отец поднял свой бокал. — За любовь безо всяких «но». Поехали.
К весне я переселилась в его квартиру. Мама не возражала, а я к тому времени уже не осуждала ее.
Одиночество пришлось мне по душе, тем более что оба родителя то и дело подкидывали деньжат. Отец оставил мне несколько телефонов, по которым его можно было застать. Трубку всегда брали молодые женщины.
Потом он почти исчез из моего поля зрения. Мы виделись все реже и реже, деньги он присылал либо по почте, либо отваливал сразу довольно крупные суммы. Дело в том, что у отца не было постоянного заработка — он писал репризы для цирка и эстрады, политические памфлеты, фельетоны. Наши с мамой отношения напоминали хорошо отлаженный механизм: каждый день телефонный обмен новостями, раз в неделю пичканье меня калориями на территории моего бывшего дома, примерно раз в месяц мамино посещение с ревизией и сумкой с «витаминами» моей нынешней обители. В наших с мамой отношениях не было ничего непредсказуемого. С отцом же все развивалось по довольно странному, словно написанному каким-то психопатом сценарию. Или же импровизационно. И то, и другое интриговало.
Однажды — к тому времени я успела закончить институт и приобрести кое-какой, главным образом горький, опыт в делах сердечных — отец позвонил мне среди ночи. За окном выл декабрьский ветер. В моей квартире второй день не было горячей воды.
— Мурзик, у тебя есть загранпаспорт?
— Да. Ты же сам давал мне летом деньги на тур в Лондон.
— Замечательно. Как насчет того, чтоб посидеть под пальмой?
— Всегда готова. Если только она растет не в кадке.
— Заметано. Слышала когда-нибудь про остров Тенерифе?
— Это где-то в Африке?
— Почти угадала. Подъеду завтра утром за паспортом. Встретим Новый год как белые люди.
— Но я совсем на мели, папа.
— Зато мой корабль бороздит Атлантику на всех парусах. Найди две фотографии и можешь собирать чемодан с расчетом на десять дней. Днем плюс двадцать два — двадцать пять, ночью около восемнадцати. Купальники и шляпы приобретем на месте. Спокойной ночи, Мур-Мурзик.
Через две недели мы уже расхаживали по обсаженной могучими пальмами набережной курортного местечка Ляс-Америкас.
Мы остановились в четырехзвездочном отеле с видом на Атлантический океан. Кровать занимала почти полкомнаты и, как можно было догадаться, была предназначена для пылких объятий. Мы же использовали ее сугубо для спанья, хоть нас и принимали за молодоженов или любовников, сбежавших от всех на свете. В этом была своя прелесть, но и обременительность тоже.
Я обнаружила, что стесняюсь переодеваться в присутствии отца, более того, мне делалось не по себе, когда он прикасался на пляже к моим голым ногам или плечам. Сперва это меня удивило, потом повергло в уныние. Я поняла, что обладаю массой комплексов, связанных с тем, что я выросла без отца. Я знала, они будут довлеть надо мной всю жизнь, напоминая о себе в самые неподходящие моменты. Дальше — хуже. Мы танцевали в дискотеке в стиле ретро, прогуливались в обнимку по подсвеченной по случаю новогоднего карнавала разноцветными лампочками набережной, и мне было весело от выпитого за роскошным ужином шампанского и от океана, беззлобно порыкивающего возле наших ног. Но вот мы вернулись в отель, вошли в нашу комнату, в которой надо всей прочей обстановкой доминировала королевских размеров кровать, — и мне показалось, я проваливаюсь сквозь землю от стыда. Отец почувствовал мое состояние.
— Ты ложись, а я выйду на балкон покурить, — сказал он и плотно задвинул за собой штору.
Я приняла душ, натянула пижаму и юркнула под одеяло, стараясь держаться края. Отец погасил свет и только потом стал снимать одежду. Я невольно представила, как он стягивает брюки и остается в одних трусах… Мне опять захотелось провалиться. Это было настоящее наваждение.
— Мур-Мурзик, когда ты была совсем крошкой, мы с мамой брали тебя к себе в кровать. Ты ползала по нам и однажды взяла и напрудила мне на грудь. Ты сделала это с такой кокетливой улыбкой, что я понял: из тебя выйдет замечательная сердцеедка. Я не ошибся, Мурзик, — ты настоящая королева красоты Ляс-Америкас. Если бы не я, за тобой бы волочился длинный шлейф кабальерос. Завтра тебе придется самой позаботиться о себе. Получится?
— А ты что собираешься делать? — полюбопытствовала я.
— Понимаешь, мы приехали сюда отдыхать и расслабляться, верно? Я очень уважаю тихие семейные радости и вместе с тем считаю, что отдых — святое дело. Если потребуются помощь или совет, только свистни. Договорились, Мурзик?
— Да. Спасибо, папа.
— Не за что. Итак, будем развлекаться по полной программе.
Внезапно я почувствовала себя свободной и счастливой.
Весь следующий день я провела наедине с океаном. Болталась по набережной, курила, забравшись с ногами на скамейку и привлекая внимание самцов всех возрастов и пород своим вызывающе гордым одиночеством. Раза два я видела издали отца — он был поглощен ухаживаниями за какой-то дамой в широкополой шляпе и черно-малиновых шортах в обтяжку. Наши дорожки неожиданно скрестились в шикарном магазине на территории отеля «Сантьяго Парк», куда я зашла поглазеть на недоступное мне великолепие.
Отец стоял возле заваленного мужскими сорочками прилавка и с иронией следил за тем, как дама в шортах в обтяжку толкует с продавщицей, демонстрирующей ей товар. Он обернулся, очевидно, почувствовав на себе мой взгляд, улыбнулся мне широко и искренне и помахал рукой. Он сказал что-то даме, и та внимательно посмотрела в мою сторону.
Через каких-нибудь пятнадцать минут мы втроем сидели за столиком кафе под вековой пальмой и потягивали «Туборг».
— Вайолет Ли без ума от тебя, — доложил мне вечером отец, когда мы случайно столкнулись нос к носу в вестибюле отеля. — Все-таки это очень респектабельно — отдыхать в обществе красивой взрослой дочери. Мурзик, ты заметно подняла мой рейтинг у дам определенного возраста и темперамента. Думаю, мое присутствие тоже в какой-то мере способствует твоему успеху у нашего брата. Имеешь чем похвалиться?
— Я приехала отдохнуть, папочка.
Он посмотрел на меня с каким-то особым обожанием.
— Вокруг сверкает и переливается всеми цветами радуги веселый карнавал жизни. Он устроен в ее честь, но она словно ничего не замечает, поглощенная своим внутренним миром. — Он тряхнул головой, словно отгоняя какие-то назойливые мысли, и вздохнул. — Такой была и твоя мать. Это передается по наследству.
— Ты скучаешь по ней, папуля, — утвердительно сказала я. — Не кажется ли тебе, что ты ее выдумал?