Лети, корабль мой, лети!
Шрифт:
— Ты кем будешь, когда совсем вырастешь? — спрашивали мальчишки во дворе.
— Трактористом.
— Ого! Здорово! А ты?
— Как и папа, на завод пойду, слесарем.
— Тоже не худо. Без слесарей какая жизнь. А ты?
— Бухгалтером.
— Кем, кем?? Бухгалтером?!
— Да нет. Я пошутил. Корабли буду строить.
— Молодец, если не врёшь. Строй лучше прежних.
— А я буду учителем физики и рисования.
И только у меня мальчишки ничего не спрашивали. «Этот будет коровьим доктором, — говорили они небрежно, — коровий доктор «номер два». Лечит своих мышей и овец».
— Врёте вы всё,
— А какое это имеет значение, — говорили мальчишки.
Они много ещё говорили разной ерунды, но в одном они были правы: и я и мой старший брат Павка — я был «номер два», потому что он был «номер один» — собирались стать ветеринарами, то есть вырасти и стать докторами у животных. Не разводить их, не охотиться, а лечить.
— Учителем физики и рисования нельзя стать одновременно, — как-то сказал я Генке. — А мы с Павкой вырастим и станем ветеринарами.
— Если захочешь, всё можно, — сказал Генка.
— А мы с Павкой, когда вырастим, станем ветеринарами, — повторил я.
— Один уже вырос, — сказал Генка. Худой, длинный и слабый, только всё равно коровьего доктора из него не получилось.
Это тоже была правда. От первого до последнего слова.
Я ещё ничего не рассказал о Павке. Павка был мой старший брат, он был старше меня на целых семь лет. Он собирался стать ветеринаром, закончил десять классов и подал заявление в ветеринарный институт. Он был — Генка не врал — длинный, худой и слабый, и в институт его не приняли. Он получил две тройки на экзаменах. Все мы очень расстроились и стали думать, что делать Павке дальше: то ли идти работать на завод, то ли в зоосад — сторожем, или научным сотрудником, — кем удастся.
Папа сказал, что на завод — пусть парень потрудится своими руками и узнает жизнь.
Мама сказала — в зоосад, поближе к любимому делу.
Я колебался, склоняясь в то же время к тому, что сказала мама.
Пока мы все думали, Павке пришла повестка, что его призывают в армию. И через некоторое время мы узнали, что Павка будет моряком. Не слесарем, не ветеринаром — а моряком.
Папа был доволен, хотя и говорил, что будет скучать, мама плакала, расставаясь с Павкой, и говорила, что будет скучать, но чтобы Павка был всем примером на флоте; я не плакал, глядя на худого, длинного и слабого моего брата Павку, я думал. Я думал, что вот уезжает Павка, будет у него другая жизнь, прощай дорогие животные, и белую мышку Веру, которая чем-то захворала, я буду лечить один.
Павка уехал. Я продолжал учиться в школе, ухаживать за больной мышкой Верой и готовить себя в ветеринары.
Прошло много времени, и вот однажды, в начале лета, утром, когда папа и мама были на работе, а я вколачивал гвоздь в новую клетку для белок, дверь отворилась и вошёл длинный моряк с большим чемоданом в руке. У него были мускулистые руки и широкая грудь.
— Не может быть! — закричал я, а потом добавил: — Что вы хотели? Вам кого?
— Не валяй дурака, — сказал моряк, ставя чемодан на пол, — родного брата на «вы» называть.
— Не может быть! — закричал я от такой неожиданности. — Вы не мой брат, вы другой моряк,
Конечно же, я узнал его, это я так кричал, от восхищения. Все звери зашевелились и запели, потому что они тоже узнали его. Черепаха Лиза, та прямо бежала к нему навстречу.
— Здорово, — сказал моряк и поцеловал меня. — Ну, как дела? Новая клетка? А как зверюшки живут? Я в отпуск приехал.
— Ой, Павка, — сказал я. — Какой ты стал замечательный парень!
— Ну-ну, ладно, — сказал Павка, — пока старики на работе, пойдём гулять, побродим по городу, я соскучился.
И мы пошли. И Генка с нами пошёл. Он сидел во дворе и ничего не делал, так просто, стругал чего-то. От нашего дома на улице Чайковского до самого Невского я всё боялся, что Генка упадёт от удивления. Он всё смотрел на брата и никак не мог поверить. Павка сказал, что он давно не пил газированную воду, что он соскучился, и на каждом углу покупал себе стаканчик газированной воды. Потом мы втроём съели килограмм пломбиру и когда вышли, стояла уже такая жара, что мы решили покататься на лодке. Мы проплыли почти всю Фонтанку и очутились на Неве, поближе к морю, как сказал Павка. Никогда я ещё не плавал на лодке так быстро и красиво. Павка сидел на вёслах, болтал с нами о всякой всячине и грёб совсем без напряжения, будто и не замечал, что у него вёсла в руках.
— Замечательно быть моряком! — воскликнул я.
— Хочу на флот! — воскликнул Генка.
— Эх, ты, — сказал мне Павка, — а сам-то мне всё время твердил, буду ветеринаром, животных лечить.
— Я «эх ты»? Я «эх ты»?! — обиделся я. — Это ты «эх» и Генка «эх», а я просто сказал, что замечательно быть моряком, просто сказал и ничего такого, а ты уже моряк и лечить не будешь!
Павка рассмеялся.
— Да здравствует морская жизнь! — закричал Генка, щупая Павкины мускулы. — Да здравствует голубой простор без конца и краю! Да здравствуют тельняшки и походные песни! И сильным мускулам тоже — Ур-ра! А кому охота иметь хилый вид и скучную жизнь, пусть лечит своих коз и мышей, пусть будет коровьим доктором, пусть…
— Но-но, малёк, — остановил его Павка. — Смени направление. Полегче насчёт коровьего доктора.
— Можешь не защищать меня, — продолжал я сердиться на Павку. — Не больно-то хотелось.
— Ты меня не понял, — сказал Павка задумчиво. — И зря ты меня «эх» назвал. Не думай, что я забыл, что хотел стать ветеринаром. Не забыл я. Вот отслужу на флоте…
— Павка, — сказал я.
— …И снова подам заявление в ветеринарный институт…
— Дорогой Павка! — обрадовался я.
— …И стану ветеринаром. Обязательно. Мне без этого никак. Так уж я решил… давно ещё…
— Ура! Ура! Ура! — закричал я.
Генка раскрыл рот и ничего не понял.
— А химию и физику я не боюсь, — сказал Павка. — Тогда мне по ним тройки поставили, а теперь будет по-другому. Первую буду учить изо всех сил, а вторую я и так уже назубок знаю. Ведь я не просто моряк, а моряк-радист.
— Вот это я понимаю! — сказал Генка. — Моряк-радист! А то коровий доктор, тьфу…