Летний детектив для отличного отдыха
Шрифт:
– Ты молодец, что к нам собирался.
Они еще помолчали, а потом Плетнев стал рассказывать:
– Мне было лет двадцать, и у меня порвались ботинки. А я ими очень гордился! Они были модные такие, на белой подошве. И удобные очень. Мне их тетя Поля, мамина сестра, подарила на день рождения. Я совершенно ни в чем не мог ходить. Мама говорила, что у меня не ноги, а катастрофа. Я их носил и зимой и летом, и нравились они мне. А потом порвались, просто от старости. И я понес их в починку. У нас на углу будка стояла, называлась «Ремонт
Элли улыбнулась:
– Он же не знал, что эти ботинки, как моя майка с ослом. Подарок, да еще любимый.
– Не знал, – согласился Плетнев.
– Пойдем, – сказала Элли. – Ты все-таки замерз.
В два счета она накрыла на стол – очень красиво – и сварила кофе.
– Кофе бабушка тоже присылает из Кутаиси, – крикнула она, помешивая ложечкой в турке, – покупает зерна и как-то специально их обжаривает!
Плетнев что-то промычал в ответ. Он ел и наслаждался.
– Мы на ночь все двери заперли, – грустно сообщила Элли, пристраиваясь за стол напротив него. – Даже на балконе на втором этаже! Там все рассохлось и заело, мы ведь никогда не запираем, только осенью.
– Я же сказал, нужно во всем разобраться, и все станет на свои места.
– Ничего не станет.
– Элли, я знаю.
– И я знаю! Здесь никогда никто никого не убивал и не насиловал, Алеша!
– Никто никого и сейчас не насиловал, – буркнул Плетнев. – Я в этом уверен. Пей кофе. Как называется эта штука?
– Никак. Просто горячая лепешка с сыром.
– Умереть можно.
– Вот и хорошо.
– Мне нужно поговорить с Любой, – заявил Плетнев, доев лепешку. На всякий случай он посмотрел, есть ли еще, и оказалось, что есть.
– Она рано утром уехала в Тверь, к Федору.
– Елки-палки.
– Вечером должна вернуться. Так Валя сказала, потому что Игорек остался у них.
– Значит, вечером и поговорим.
Элли сбоку посмотрела на него и спросила, решившись:
– Алеш, ты на самом деле думаешь, что это ошибка? В отношении Федора? – Она говорила очень правильно, недаром дедушка Лордкипанидзе придумал особый метод сопоставления согласных! – Я мало его знаю, но мне тоже кажется, что вряд ли он мог совершить такую… мерзость.
– В Америке, – сообщил Алексей Александрович с набитым ртом, – ему сделали операцию на сердце. Я точно не знаю какую, но, должно быть, серьезную, если он год лежал в госпиталях и после этого ушел из спорта.
– Из какого спорта?.. В какой Америке?!
– В той, которая «Земля за океаном». Читала такую книжку?
– Ну, конечно, читала! Только при чем тут книжка?! – Она опять уставилась на него своими глазищами, и Плетнев попросил слезно:
– Слушай, не смотри на меня, а? Я подавлюсь.
Она еще посмотрела, а потом опустила глаза.
– После операции на сердце он почти не пьет, ему нельзя, – продолжал Плетнев, волнуясь даже больше от того, что она опустила глаза. – То есть ни о каком изнасиловании в пьяном угаре речи идти не может. Тогда о чем речь? О том, что абсолютно трезвый Федор, заметь, проживший полжизни в Штатах, силой взял какую-то женщину? В Штатах сажают не то что за изнасилование, а за неловкую попытку пригласить на свидание! Особенно тех, кто на виду, – спортсменов, актеров, политиков тоже! А он был на виду, если я все правильно понимаю.
– Наш Федор? – недоверчиво переспросила Элли. – Наш Федор Еременко?
– Ваш, ваш.
Он вздохнул и взялся за вторую лепешку с сыром.
С улицы раздалось короткое радостное блеяние, Плетнев с Элли посмотрели друг на друга, а потом кинулись на террасу.
Из куста торчала довольная и счастливая козья морда с букетом во рту. Морда как будто ухмылялась и подмигивала.
– Пошла вон!
– Боже мой! Я, наверное, калитку не закрыла! Уходи, уходи отсюда!..
Плетнев босиком скатился с крыльца. Коза покосилась на него и опять сунулась в куст. Хрустнули ветки, и мокрые гроздья цветов закачались.
Алексей Александрович, городской житель в пятом или шестом поколении, привыкший к костюмам ручной работы, супу из спаржи и «специально обученным людям», дал козе хорошего пенделя. Коза очень удивилась и высунулась из куста.
Тогда Алексей Александрович крепко и ухватисто взял ее за рога – она мотала башкой и норовила вырваться – и повел в калитке. Время от времени, изловчившись, он придавал ей ускорение пинком в шерстяную мокрую задницу.
Коза упиралась, но шла, Элли хохотала на террасе, и дождь все моросил.
Выгнав козу за ворота и тяжело дыша, он вытер ладони о штаны, накинул крючок на калитке и вернулся в дом.
– Слушай, как у тебя ловко получается, – сказала Элли и опять захохотала. – Я так не могу.
– Смейся, смейся.
– Она бодается! Я маленькая была, и меня однажды боднула коза. Я упала, ободралась вся, прибежал папа и спас меня. С тех пор я их боюсь.
– За кого ты вышла замуж?
Элли посмотрела на него, подошла к столу и стала собирать посуду. Плетнев налил себе кофе, совсем холодного.
– Сварить свежего?..
– Нет, неправильно ты спросила, – сказал Плетнев и стал качаться на стуле. – Ты должна спросить: почему тебя это интересует?..
– Он актер. Довольно хороший. Много снимается и в театре играет. Все говорят – талантливый.
Плетнев молча слушал.
– Я ушла от него, потому что он все время врет, – продолжала она как ни в чем не бывало, и Плетнев чуть не упал. То есть на самом деле чуть не упал. Стул поехал и почти завалился. Алексей вскочил и подхватил его. – Мама всегда говорит, что нельзя качаться на стульях. Дурацкая привычка. И главное, он врет не потому, что плохой или злой человек, а просто так. Он говорит, это свойство любой творческой натуры.