Летний роман с плохим парнем
Шрифт:
С одинаковыми ухмылками на лицах они повернулись друг к другу, а потом кто-то сказал:
— Она в классе прикладного искусства.
Меня захлестнула волна облегчения, и я умчался, выкрикивая благодарности через плечо. Слышал смех за спиной, но мне меня это не волновало. Следовало поговорить с Энни, и это не могло больше ждать.
Последние два дня я вроде как избегал ее, и это было не круто. Но в тот вечер в бассейне, чем больше мы разговаривали, тем больше я злился. Хуже того, из-за постоянных расспросов о Кайле чувствовал ревность. Знал же, что он ей нравится. Черт, я даже заманил ее в бассейн обещаниями рассказать о нем.
И вызвало ревность. Никогда раньше я не ревновал. И сейчас в этом было трудно признаться даже самому себе. Тем более Кайл эгоистичный идиот. Ему на всех наплевать, особенно на Энни. Он даже ее имени не помнит.
Этот мудак не достоин дышать с ней одним воздухом.
Не то чтобы от меня что-то зависело. Не признаваться же Энни, что я симпатизирую ей. Эта девушка не может мне нравиться. Для меня она под запретом.
Недоступна.
Пытаясь заснуть вчера ночью, я задался вопросом, делает ли это ее еще более привлекательной в моих глазах. Блин, как же все запутано. Разве это может быть правдой? Я — лишь еще один пример, что мы хотим то, чего не можем иметь?
Кто его знает.
Несмотря на все предосторожности и попытки избегать Энни, я скучал по ней. Очень. Хотелось и дальше продолжать наши дурацкие уроки плавания. Заставлять ее улыбаться и подбадривать, чтобы она не останавливалась. Видеть, как румянец удовольствия заливает ее щеки, когда говорю, как хорошо она поработала. При виде ее счастливого лица, в груди что-то сжимается, и я едва могу дышать.
Хотите правду? Мне становится не по себе от собственной реакции на нее. Весьма непривычное чувство желать девушку, которую не могу заполучить. После смерти мамы я сердился, грустил и чертовски сильно хотел ее вернуть. Обозлился на весь мир, и какое-то время мне казалось, что лучше тоже отправиться на тот свет. Но, в конце концов, я продолжал жить, потому что так и должно быть. Как ни старайся ее замедлить, жизнь не позволяет сделать паузу. Это быстро до меня дошло.
Потеря матери — единственное, что я мог соотнести со своими непонятными чувствами к Энни, и из-за этого в голове все еще больше запутывалось. Разве гибель родителя сравнима с прекращением любых контактов с понравившейся девчонкой? Я точно знал, что не влюблен в нее — ведь как это возможно? Мы едва знакомы. Но, вероятно, в моей жизни она первая девушка, которая для меня что-то значит.
И что с этим делать, я без понятия.
— Отношения могут вызвать проблемы, особенно если у тебя есть полномочия, — такими наставлениями встретил меня дядя Боб, стоило мне только здесь появиться. — Ничего не имею против, если ты захочешь… встречаться с вожатой, пока это не влияет на твою работу. Хотя, честно говоря, я бы не советовал вступать с ними в связь. Этим летом тебе нужно быть внимательным и держаться подальше от неприятностей. Вот почему сразу предупреждаю: нельзя заводить отношения с отдыхающими. Они под запретом. Не забывай об этом.
На протяжении всей первой смены его слова не выходили у меня из головы. Тогда я не позволил ни одной приезжей девушке заинтересовать себя. А потом встретил Энни, и хотя поначалу считал ее занозой в заднице, потом она стала нравиться мне все больше и больше. До такой степени, что теперь не покидает моих мыслей…
Я целиком ушел в работу, пытаясь сосредоточиться на своих обязанностях, а не на желаниях. Дважды в неделю по утрам снова помогал Дьюи давать уроки плавания. С Брайаном выкопал яму под костер для
Это выглядело забавно. Мы с Брайаном от души повеселились. Даже дядя Боб посмеивался, заявив позже, что я «пришел в норму», и он рад этому.
Что бы это ни значило.
Приближаясь к зданию декоративно-прикладного искусства, я замедлил шаг, обдумывая, как именно обратиться к Энни. Совсем не хотелось врываться в комнату и идти прямо к ней. Устраивать сцену тоже ни к чему. Ловкость — вот как называется эта игра.
Я проскользнул внутрь здания и задержался у задней стены, оставаясь незаметным. Нэнси сидела за столом, склонив голову и что-то собирая. Я внимательно осмотрел комнату, пытаясь отыскать знакомую белокурую голову Энни. Только когда увидел ее, боль в сердце, о существовании которой я даже не подозревал, внезапно ослабла.
Она сидела за одной из передних парт, собирая нечто похожее на рамку для картины, сделанную из палочек от мороженого. Энни здесь была весьма полезна: за каждой партой сидел кто-то из старшей группы, помогая младшим детям мастерить поделки. Забыв о своем изощренном плане, я направился прямо к ней и встал за спиной, ожидая, что девушка обратит на меня внимание. Но ничего не произошло, хотя она определенно меня видела. Я понял это по едва заметному движению ее головы в свою сторону.
Энни не отрывала взгляда от наполовину законченной фоторамки и неестественно высоким голосом разговаривала с одной из девочек, которым помогала. Когда она попыталась выпрямить согнутую палочку, у нее задрожали руки, и я сдался. То, что мое присутствие заставляло ее так нервничать, одновременно и радовало меня, и огорчало.
— Мне нужно тебе кое-что сказать, Энни, — произнес я.
— Уходи.
Она даже не подняла на меня головы, явно обиженная. Резко выдохнув, я опустился на колени рядом с ней, не заботясь о том, что за нами наблюдают. Девушки из ее домика уставились на нас широко раскрытыми глазами. Я устроил настоящее шоу, и сплетен за обеденным столом не оберешься, но меня это не волновало. До начала смены мне нужно было поговорить с Энни.
— Знаю, в последние несколько дней мы не общались, но я был занят.
Она повернула голову, встречаясь со мной взглядом, как показалось, впервые за целую вечность. Посмотрев в ее прекрасные темно-синие глаза, я почувствовал боль в груди.
— Занят чем? Тем, что избегал меня?
Я усмехнулся, удивленный и впечатленный брошенным мне вызовом.
— Возможно.
Начал вставать, но она схватила меня за руку и потянула обратно к себе.
— Прежде чем смогу с тобой поговорить, мне нужно помочь всем закончить проекты.
— Точно, ведь фоторамка из палочек от мороженного — это неповторимое произведение искусства, — фыркнул я. И когда она сердито на меня посмотрела, сразу же пожалел о своем дерьмовом замечании. — Извини. Мне нужно идти на работу, так что почти нет времени.
Выражение ее лица смягчилось, хотя во взгляде все еще читался гнев.
— Так о чем ты хотел со мной поговорить?
Оглянувшись по сторонам, понизил голос.
— Я не могу сказать это при всех остальных.
Она бросила на меня испепеляющий взгляд и отвернулась. Как будто не веря.
Я придвинулся ближе, а протискиваясь между стулом Энни и сидящей рядом девочки, даже извинился, когда толкнул ее. Нагнулся над столом, располагая руки по обе стороны от Энни, и прошептал ей на ухо: «Прости меня».