Лето и осень сорок пятого
Шрифт:
– По милости Сталина мы должны лишиться своей половины Сахалина, Курильских островов, Кореи, Маньчжурии, Китая и сказать ему спасибо!
– гневно воскликнул премьер, однако император вновь не проронил ни слова в осуждение дипломата.
– Русский посол ничего не сказал о Китае, Тайване, Индокитае и Индонезии. По этому поводу нам предстоит разговаривать с американцами а, по словам господина Малика, они нас боятся.
Премьер собирался вновь разразиться злостью и негодованием, но император чуть повел скулой и он замер.
– Что конкретно сказал вам посол Малик? Нам это очень важно знать - спросил Хирохито, и эти слова были серьезным знаком для всех членов кабинета.
– Малик сказал, американцы очень напуганы нашими биологическими бомбами и недавним землетрясением в Калифорнии. Они очень опасаются наших новых атомных бомб, а также возможности появления оружия способного изменять погоду. Поэтому генерал Макартур всеми силами стремиться принудить нас к капитуляции всеми силами, оставшимися в его распоряжении.
– Это очень важная информация, но можем ли мы доверять русским?
– Посол Малик не способен на хитрую игру. Он простой рупор и повторяет все, что ему скажет Сталин, - дал безжалостную характеристику советскому послу министр.
– Что касается самого советского вождя, то хитрость ему конечно не чужда, но если он кому-то дает слово, он его держит. В этом я не раз мог убедиться.
– Следовательно, - после небольшой паузы произнес император, - если мы в одностороннем порядке сложим оружие перед русскими, то можем шантажировать американцев продолжением войны не опасаясь получить новый удар в спину. Верно, ли я понял?
– Да, господин. Но нам надо спешить пока Уоллес не договорился о совместных действиях против нас со Сталиным. Если русские ударят по рукам с американцами, капитуляция будет общей с оккупацией нашей страны вражескими войсками - министр почтительно склонил голову перед императором, выражая готовность принять любое решение своего сюзерена.
Появившаяся возможность создавала припертому к стене императору небольшое пространство для маневра, и он решил ей воспользоваться. Властно подняв голову, Хирохито невозмутимым голосом произнес.
– Кто считает, что будет правильным сложить оружие перед русскими на их условии, ради заключения выгодной капитуляции перед американцами?
Первым поднял руку министр иностранных дел, затем его поддержал министр здравоохранения, министр торговли и даже министр внутренних дел. Последним в списке капитулянтов был премьер министр, хотя все считали, что он будет голосовать против.
– Благодарю вас, господа. Ваше единодушие убеждает меня в правильности этого решения, поэтому я соглашусь с ним, - Хирохито повернулся к министру иностранных дел.
– Немедленно отправляйтесь к послу Малику и как только, он подтвердит готовность Сталина к принятию нашей капитуляции, дайте мне знать. Через час после этого, я выступлю по радио с обращением к народу.
Советская сторона не заставила себе долго ждать. Оставив японского министра у себя в кабинете, Малик моментально связался с Москвой, для острастки продублировав своё сообщение в Генеральный штаб к Антонову.
Ответ пришел ровно через тридцать две минуты. Сталин изъявлял готовность начать подписание акта капитуляции ровно через сутки с того момента как об этом будет, объявит император Хирохито. Место подписания капитуляции город Ниигата, куда прибудет представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Дальнем Востоке маршал Василевский. Шел последний день ноября 1945 года.
Глава XXII. Эскадра уходит на запад.
"В степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном - курган. Лежит под курганом заросший бурьяном, матрос Железняк, партизан" - эти строки известные каждому советскому человеку с самого утра неотвязно витали в голове у Георгия Владимировича Петрова.
За все время войны, ему многократно приходилось хоронить своих павших товарищей, солдат и офицеров и каждый раз прощаясь с ними, он испытывал тяжкое угрызение совести, от того, что сам остался жив, а они погибли.
Нет судьи суровее и требовательнее, чем сам человек. И стоя у свежее выкопанной братской могилы вблизи британского городишка Ротенфильдом, он упрекал себя в том, что не сберег их жизни, взятые им как командиром взаймы у жен и матерей, хотя в смерти тридцати двух человек не было его персональной вины. Шла война, жертвы были неизбежны, но от этого саднящее чувство на сердце у генерала не уменьшалось. Терять боевых товарищей всегда тяжело, а терять их в самый конец войны, тяжелее вдвое.
Ещё сутки назад, Георгий Петров не мог и предполагать, что окажется по ту сторону Ла-Манша и будет воевать на английской земле. Получив приказ маршала Рокоссовского, он активно создавал видимость подготовки к прыжку через Па-де-Кале. Ни у кого из подчиненных, за исключением начальника штаба и начальника оперативного отдела не было и мысли, что все это делается для отвода глаз противника. Все свято верили, что их оперативное соединение со дня на день пересечет Канал и высадиться на острове и вдруг это стало реальностью.
Первым звоночком о том, что на высоких верхах произошли изменения, стала телеграмма за подписью маршала Рокоссовского о приведении подразделения генерал Петрова в полную боевую готовность. Подобный приказ вполне соответствовал легенде, по которой действовал Георгий Владимирович, но его насторожила приписка. Она требовала, чтобы генерал неотлучно находился в штабе и ждал прибытия специального уполномоченного.
Приезд спецуполномоченного, командиру любого ранга всегда сулил одни только неприятности. Это был непреложный закон армейских будней и потому у генерала сразу по прочтения телеграммы, неприятно засосало под ложечкой. Как говорится - плавали, знаем.
Нехорошие предчувствия ещё больше усилились через полчаса, когда в прибывшем к нему специальном представителе, Петров узнал хорошо ему знакомого по Парижу, особиста Андрея Шалашова. Его появление в черной кожаной куртке без наград и знаков различия, моментально убедило генерала, что дело принимает серьезный оборот. Просто так, Шалашов никогда бы к нему не приехал.
– Ты получил приказ о приведении бригады специального назначения в полную боевую готовность?
– спросил Шалашов едва успев обменяться рукопожатием с Петровым.