Лето в Жемчужине
Шрифт:
— Какие коровы сознательные, — сказал Витя.
— Отличные животные, — сказал Федя. — Чистоплотные, добрые, неприхотливые. А когда корова заболела и у нее есть теленок, лучше всего пустить его к матери. Она все силы соберет для своего потомства. И поправится.
Опять закрапал дождь. Витя завернулся в брезент. И думал. Оказывается, коровы — это не просто так: коровы и все. Это почти как люди. У них сложная коровья жизнь со своими переживаниями и невзгодами.
Пели в сырых полях птицы, резво бежал Пепел, иногда поглядывал на хозяина
— Скоро отдохнем, старикан. Вот только в Зипуново добраться. Пожуем там с тобой сладкого овса.
Пепел в ответ радостно прядал ушами и фыркал.
Повернули на заросшую проселочную дорогу и увидели у обочины «газик». Из-под машины торчали ноги в потрепанных кедах, а рядом нетерпеливо ходил крупный тяжелый человек в галифе, сапогах и выцветшей гимнастерке. Ходил, курил, недовольно останавливался около ног в кедах.
Это был Матвей Иванович, председатель колхоза «Авангард».
— Стой, Пепел, — сказал возле «газика» Федя. — Что случилось, Матвей Иванович!
— А! Федя! — обрадовался председатель. — В Зипуново?
— В Зипуново.
— Вот и добре. Меня подвезете. К Матвеевым заглянем. С зажиганием что-то у «газика». Коля мой, шофер, юный еще. Неопытен. Коля! Наладишь — догоняй!
— Хорошо, Матвей Иванович! — ответил мальчишеский голос из-под «газика».
Матвей Иванович тяжело сел в телегу, и она скрипнула, накренилась.
— Поехали, Пепел, — сказал Федя.
Председатель внимательно посмотрел на Витю, и мальчик смутился под его изучающим взглядом.
— Дачник? — спросил Матвей Иванович. И сам себе ответил: — Дачник… — Задумался. — Дачник — беспечник. Нравится тебе у нас?
— Нравится.
— Вот по фермам вместе ездим, — сказал Федя. — Животными парень интересуется.
— Животными? — Матвей Иванович теперь с интересом и доброжелательно посмотрел на Витю. — Это хорошо. Очень даже хорошо. — И стал серьезным. — Хочешь, подпаском назначу?
Витя не знал, что ответить.
— Шучу-шучу, — совсем невесело сказал Матвей Иванович. — Опять в Гуляеве стадо без подпаска осталось. Где дельного парнишку взять? — Он потрепал Витю по голове большой сильной рукой. — Отдыхай, набирайся сил. Края у нас благодатные. А воздух? — И вдруг засмеялся. — Представляешь, Федор: мама видит сего парня с кнутом, и коров он погоняет.
Федя сдержанно улыбнулся, а Витя немного обиделся за маму. Матвей Иванович все понял:
— Ты не обижайся. Заботы, понимаешь, одолели. Сколько же тебе лет?
— Тринадцать. В августе четырнадцать будет.
— Четырнадцать… — задумчиво повторил Матвей Иванович и нахмурился, как-то постарел сразу, и Вите показалось его лицо очень больным, замученным. — И моей Татьяне было б сейчас двадцать семь…
— Закурим, Матвей Иванович? — быстро предложил Федя. Они закурили. Долго молчали. Ритмично, успокаивающе стучали шаги Пепла по мягкой дороге.
Матвей Иванович бросил в канаву окурок, сказал:
— Доброе лето стоит. И дождей в меру, и тепла. А травы в этот год — загляденье.
— Вам бы, Матвей Иванович, — в отпуск надо, — неожиданно сказал Федя. — Нельзя же так — третий год без перерыва.
— Какой отпуск! — замахал руками Матвей Иванович. — Вот-вот косовица. Травы подходят. — Он стал загибать пальцы. — Клуб заложили, материалы выбивать надо, а там попрет одно за другим: яровые, свекла, картофель. Вот зимой… Зимой, Федор, отдохну. Возьму путевку в какой-нибудь знатный санаторий и — прощай, Жемчужина! Матвей Иваныч Гурин отдыхает: спит до девяти, ест по расписанию, всякие там процедуры, а вечером, конечно, пулька, преферанс! Так-то. Ох, и надоели же вы мне!
Витя понимал, что никто здесь не надоел Матвею Ивановичу, а всех он любит и не хочет уезжать из своего колхоза.
— Сердце вам беречь надо, Матвей Иванович, — почему-то сердито сказал Федя.
— Молчи! — налетел на него председатель и шутливо толкнул в бок. — Не сглазь! Нет у меня сердца! Уж и не помню, как это все бывает.
— До поры до времени, — хмуро сказал Федя.
— Молчи, тебе говорят! Ты что ко мне прицепился! — Матвей Иванович за поддержкой обратился к Вите: — Ты не знаешь, какая его муха укусила?
Витя от смущения покраснел. А Матвей Иванович совсем развеселился, стал насвистывать какой-то мотивчик. Потом спросил у Феди уже серьезно:
— Не знаешь, где шифера достать?
— Не знаю, — буркнул Федя.
— Совсем немного. Обещал бабке Евдокии избу перекрыть. И вот, представь, нигде нет. А надо. Солдатка, вдова. А раз обещал — сделай.
Федя на этот раз промолчал. Витя видел, что он чем-то расстроен.
Впереди показалась деревня Зипуново: широкая зеленая улица, избы в садах; у околицы был пруд, тускло поблескивающий, и в нем белыми точками плавали утки.
— А что у Матвеевых? — спросил Федя.
— Да Нинка в город нацелилась, — вздохнул Матвей Иванович. — Лучшая-то телятница. Представляешь?
Федя взволновался:
— Чего это она? Ведь какую группу ей дали. Телятки — один к одному.
— Вот и я думаю: что стряслось? Подъедем вместе. Авторитетней получится. — Витя увидел, что Матвей Иванович в чем-то очень неуверен.
Проехали немного по улице и остановились у старой избы под соломой. Дверь была открыта и там, в избе, слышались возбужденные женские голоса.
— А мне можно? — спросил Витя.
— Даже обязательно, — сказал Матвей Иванович. — Смотри, дачник. Познавай, так сказать, сельскую жизнь. — Председатель, непонятно отчего, стал сердитым.
В избе все было вверх дном: раскиданы вещи, стол завален посудой и стаканами, а на середине комнаты стоял большой деревянный чемодан, на него давила коленями девушка, вся красная, потная, растрепанная, и старалась закрыть крышку, которая никак не поддавалась. Вокруг чемодана и девушки суетилась женщина вся заплаканная, и причитала: