Летом в Париже теплее
Шрифт:
Вероника старалась не смотреть на плакат с ухмыляющейся Бритни Спирс. Ее раздражала не только мерзкая улыбочка сытой американки, но еще и надпись в углу плаката: «Идол девушек».
Нет, ее, Веронику, нельзя было назвать завистливой или скаредной. Просто она не хотела ни с кем делить своего Славика, будь то какая-нибудь бесстыжая секретарша или певичка с обложки журнала. В этой страстной и немного странной ее привязанности к Славику, как ей казалось, таилась та самая цельность славянской женской души, та испепеляющая и обольстительная наивность, о которой с таким подъемом вещал ее любовник. На миг глаза Вероники затуманили
Вероника загадочно улыбнулась. Вячеслав, не обладая особой чуткостью, все же различил в этой улыбке сатанинский привкус. Вероника размышляла над тем, как объяснит Жоре наличие у нее серебристого платья и пары лакированных туфель со шнурочками. Чулки и белье – вне подозрения. Жора не контролировал ее нижнее белье, он путался во всех этих корсетах, поясах, чулках и бюстгалтерах. А вот по поводу платья и туфель мог задать весьма неделикатный вопрос.
Вероника лениво поднялась с дивана, продефилировала к бару и, отвинтив пробку с бутылки «Джек Даниэлз», плеснула себе в коньячную рюмку граммов пятьдесят и бросилакусок льда.
– Скажу, что была в «Парижанке», – задумчиво произнесла Вероника, словно была уверена, что ее мысли благодаря особой телепатии, свойственной любовникам и влюбленным, передались Славику, – не будет же он проверять!
– Не уверен, – шутливым тоном сказал Вячеслав и взъерошил свои светлые волосы, которые в этом жесте не нуждались, ибо и без того торчали, как иголки на дикобразе.
Вячеслав уделял большое внимание моде. Всем своим видом он старался показать, что, несмотря на свои сорок шесть, может жить и веселиться, как двадцатилетний парень. Конечно, он немного поправился, раздался, как говорят. Но его глаза, когда все шло как по маслу на работе и когда Вероника не досаждала ему своими вздорными идеями, сверкали ясной голубизной. Он поглаживал свою новомодную бородку, более темную, чем волосы, смоченные дорогим муссом и уложенные в лирическом беспорядке, и глядел на себя в зеркало, стремясь придать своему моложавому лицу особенно привлекательное выражение.
Но в тот самый момент, когда он, как ему показалось, был близок к цели, когда он лукаво улыбнулся самому себе, прикрыв веки и загадочно растянув углы губ, его холеный фэйс был заслонен светлым, не совсем стройным силуэтом. Вероника подошла к зеркалу, держа в руке рюмку с виски, и принялась разглядывать себя с не меньшим интересом, чем это минуту назад делал Вячеслав.
– Какой ты меня находишь? – высокомерно поинтересовалась она, оборачиваясь к Вячеславу.
– Восхитительной, – через силу улыбнулся тот.
Неожиданно ему пришла на память хрупкая обаятельная Жаклин, с которой он провел пару вечеров в русском ресторане на улице Вавэн.
– Ты не меняешься… – льстиво улыбнулся Вячеслав, отмахиваясь от образа сексапильной француженки в черном бархатном платье и гася ценою исполинских усилий приступ кашля, – я понимаю Жорку – все никак не успокоится!
Он сдавленно засмеялся, поднялся с кресла и привлек к себе Веронику.
– А себя ты понимаешь? – томно прошептала Вероника, опуская рюмку на каминную полочку, отделанную мрамором.
– Иногда нет, – признался Вячеслав, поздравляя себя с тем, что в одни и те же слова при желании можно вложить массу смысла и оттенков, – не понимаю, как я позволяю Жорке спать с тобой.
Он закашлялся.
– Мне казалось, ты не из тех, кто ревнует… – усмехнулась Вероника. Переждав приступ кашля у любовника, она сильнее прижалась к его статной фигуре. – Надо что-то делать с твоим кашлем, – сердобольно добавила она.
И тут из ее рыжих волос, реющих где-то возле Славиного носа, вылупился призрак Жаклин. Он запорхал словно мотылек, легкий и неуязвимый. Жаклин молола какой-то французский вздор, обещая сумасшедшую ночь. Вячеслав видел, как приоткрываются ее чувственные губы, как она наклоняет голову, как улыбается неизвестно чему, как на его шее смыкаются изящные руки, как она вся запрокидывается и…
– Мечтаешь? – промурлыкала Вероника.
– Я хочу увезти тебя в Париж, – соврал Вячеслав, положив руки на Вероникины ягодицы. – Мне надоел этот дурацкий бизнес, все надоело! – он отдернул руки от Вероникиной попки и широко всплеснул ими.
Здесь уж Вячеслав не врал. Маленькая ложь тесно переплелась с признанием, полным страстной эмоциональной силы, и в итоге возник нерасторжимый комок правды и лжи, где последняя едва проступала. Вячеслав снова обнялВеронику.
– Ха-ха-ха, – запрокинув голову, засмеялась Вероника, – ты сошел с ума!
Ее карие глаза сузились от наслаждения, на скулах проступил румянец, тонкие брови чуть приподнялись, губы разомкнулись и застыли в плотоядной улыбке.
– У меня еще есть кое-что для тебя, – тихо проговорил Вячеслав, – пойдем.
Он разомкнул объятия, отстранился и, взяв Веронику за увешенное золотыми побрякушками запястье, потянул за собой. Они вошли в спальню.
– Ты это теперь так называешь? – хихикнула Вероника.
Вячеслав молча открыл ящик небольшого комода из светлого дерева и достал оттуда золотисто-черную коробочку.
– Это «Либертин», выдумка Вивьен Вествуд, – самодовольно улыбнулся он.
– Либертин? – округлила глаза Вероника.
– Во времена маркиза де Сада либертенами называли безбожных аристократов-развратников, – кашлянул он, – вот я и подумал, что тебе, моей маленькой развратнице, понравятся эти духи. Либертин – это женский род от либертен, поняла?
Он достал из коробки небольшой, увенчанный стеклянным католическим крестом пузырек. Отвернул шарообразную пробку. Вероника почувствовала запах лимона, мандарина и манго. Кисло-сладкое облако пронзила нота кипариса – Вячеслав водил пальцами по ее немного заплывшим ключицам. Аромат кипариса стал более явным, потом вдруг начал угасать, смываемый нежной фруктовой волною.
– Чудесно, – трепеща ноздрями, прошептала Вероника.
– И это не все, – зачарованно улыбнулся Вячеслав, поднеся руку к горлу – его вновь начал донимать кашель.
Справившись с ним, из того же ящика он вынул обитую синим бархатом длинную плоскую коробочку.
– Что это? – не выдержала Вероника.
Вячеслав протянул открытую коробочку Веронике.
– Часы? – в тоне Вероники ее любовник различил ноту разочарования.
– Но какие! – поспешил поддержать ее восторг и погасить ее разочарование Вячеслав. – «Алэн Манукян».