Летописцы Победы
Шрифт:
«…Вы где-то рядом, но я не знаю Вас, ни Вашего имени, ни лица. Может быть, мы встречались с Вами на дорогах наступления и, поздоровавшись, разошлись. Как жаль! Я рассказал бы Вам о Ефиме Перевалове.
За Днепром все еще идут жаркие бои. Немцы держатся за каждый метр земли. Но мы должны освободить Украину. Это знает каждый боец. Об этом горячо, убежденно говорил солдатам парторг батальона Ефим Перевалов.
После очередного боя Ефим собрал коммунистов, времени было очень мало, может быть, всего пять минут. Но в эти минуты он сказал им о героях сражения и обязал каждого из них передать этот рассказ в своих отделениях и взводах. Потом он вынул из полевой сумки десяток «Боевых листков». На них карандашом были написаны короткие, как боевое донесение, заметки о подвигах
Ефим пришел в роту за несколько минут до начала атаки. Предстоял трудный прорыв сильно укрепленной опушки леса. Бойцы лежали в наскоро вырытых окопах. Ефим вынул «Боевой листок» и передал его бойцу. Тот прочел и передал соседу. В листке говорилось о тех, кто сейчас читал его и через несколько минут пойдет в бой. И это, Ефим знал, поднимало у них солдатскую гордость…
Начался бой. Ефим, пошел в атаку. Осколок мины поразил командира роты. Старшим теперь оставался Ефим. Он принял командование и повел бойцов. Атака успешно развивалась. Там в схватке с пятью гитлеровцами парторг вышел победителем, но был ранен. Сейчас он в госпитале и скоро вернется в родной батальон. Его здесь помнят и ждут.
Я знаю: Ефим ничего не напишет Вам об истории своего ранения. Может быть, он даже обидится на меня за то, что об этом написал Вам я. Но я написал потому, что, прочтя эти строки, Вы будете горды подвигом своего верного друга — героя Ефима Перевалова».
Жизнь драматически завершила эту публикацию. Подруга Ефима Перевалова служила в одном из медсанбатов нашей армии. Она прочитала мою корреспонденцию и отправилась на поиски друга. Но встреча не состоялась. В пути она попала под вражеский огонь и погибла. Об этом, еле сдерживая слезы, рассказал мне Ефим Перевалов в нашу последнюю встречу.
Полки и дивизии 38-й армии, сокрушая врага, двигались на запад. Появились первые награжденные орденом Славы. Фотокорреспонденту нашей газеты Давиду Минскеру поручили сфотографировать одного из них. Это было в дни боев за Винницу. Он пришел в подразделение, а солдат — кавалер ордена Славы — был в боевом охранении. Минскер ползком добрался до его окопа. Приготовил аппарат. Вместе с солдатом вылез за бруствер. И именно в то мгновение, когда надо было нажать на спусковой крючок, вблизи разорвался снаряд. Осколок угодил в аппарат, смял его, а кусочек стали рикошетом прошелся по правой руке и вырвал мышцы и сухожилия. Восстановить руку не удалось. Минскер стал инвалидом войны. Но профессию не оставил. Научился фотографировать левой рукой. И три десятилетия после войны работал фотокорреспондентом в системе Министерства нефтяного и газового строительства. Вел фотолетопись создания в стране новой отрасли социалистической индустрии. Все эти долгие годы он был на переднем крае — в тайге и в горах — там, где прокладывали новые магистрали. Теперь Давида Минскера нет уже с нами, но во многих школьных и армейских музеях, в десятках альбомов строителей демонстрируются его талантливые работы о ратных и трудовых подвигах советских людей.
В трудные дни боев за Львов я оказался в стрелковой роте старшего лейтенанта Б. Коростина. Он сидел у чуть-чуть тлевшего костра в наброшенной на плечи шинели. Разговорились. Он был учителем, окончил краткосрочные курсы командиров. Незадолго до войны женился. Жену звать Зоя. Так в тихой доброй беседе минули часы, наступал рассвет. И вдруг он сказал:
— Знаешь, майор, что-то предчувствие у меня дурное, не выйду я из этого боя. Вот планшет, там письмо Зои. Оно написано стихами. Возьми планшет. Если останусь жив, вернешь, а если нет, пусть письмо останется у тебя…
Письмо осталось у меня. Оно на трех страницах большого формата, необыкновенно сердечное, полное нежности и понимания солдатского долга, выпавшего на долю ее мужа Бориса Коростина. Вот несколько строф:
…Я об одном жалею и скорблю, что не с тобой я в битвах небывалых, что не могу сказать тебе «люблю», шинель снимая с плеч твоих усталых. Хочу идти с тобой плечом к плечу — пусть бой кипит вокруг смертельной вьюгой. Я кровью ран смогу сказать «плачу», плачу за право быть твоей подругой. Воюй, мой муж, сжав зубы, но воюй, борись и жди минуты светлой, и знай, что я люблю, люблю тебя и в нашу встречу верю беззаветно.Может, кто и скажет, что несовершенна в этих стихах рифма, не соблюдены, мол, законы поэтики. Может быть. Да разве в этом суть? Они идут из глубины сердца патриотки, родного человека и поэтому были так дороги их адресату — старшему лейтенанту Борису Коростину.
…Был у меня на фронте большой друг — журналист Макс Кусильман. До войны он работал заместителем главного редактора газеты «Машиностроение», которую возглавлял впоследствии легендарный герой Малой земли Цезарь Куников. Они чуть ли не в один день ушли на войну. Их фронтовые дороги разошлись. В подмосковной битве Макс Кусильман — комиссар батальона — был тяжело ранен, а после выздоровления направлен в армейскую газету. Там мы и встретились с ним перед боями за Днепр. Часто вместе отправлялись на передний край. Я не знаю, какие у него были нервы, но он всегда, даже в самые трудные часы боя, проявлял поразительное спокойствие и выдержку. И всегда приносил в газету яркие рассказы о боевых действиях взводов и рот.
У каждого из нас — корреспондентов — были свои привязанности. Мы с Максом стремились чаще бывать в подразделениях 70-й гвардейской дивизии. Он облюбовал полк Гусева, а я — полк Героя Советского Союза полковника Печенюка.
Вот и в этот раз, когда шли ожесточенные бои в Карпатах, на Дуклинском перевале, Макс отправился к своим боевым друзьям. Ему надо было сделать подборку материалов о действиях гвардейцев в условиях горной местности. Гвардейская часть несла большие потери. Тяжело были ранены командир полка и его заместители. Старшим по званию офицером остался майор Кусильман. И он немедленно принял на себя командование. К концу боя, когда сюда были брошены свежие роты, упал, сраженный осколками мины, журналист Кусильман. Тяжелое ранение в голову, полная потеря зрения. Я был у его постели в нашем госпитале, что стоял тогда в польском городе Кросно. Макс был без сознания. Потом его вывезли в Москву. Лечил его академик Бакулев. И поставил на ноги. Но зрение было потеряно на 70 процентов. За тот бой был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. После войны он руководил журналом «На стройках России» и все собирался написать для книги «Солдаты слова» свои воспоминания о многочисленных встречах с С. Орджоникидзе и В. Куйбышевым, но не успел…
В полку Героя Советского Союза Печенюка той же гвардейской дивизии одним из батальонов командовал мой однофамилец Иван Кулешов. Как-то я пришел к нему. Было это на дальних подступах к пограничной с Польшей реке Сан. Но в батальон командир полка Печенюк меня не пустил и велел остаться с ним в небольшой ложбинке, откуда он руководил боем за опушку леса. Тут же вместе с несколькими автоматчиками и связистами была военфельдшер полка лейтенант Лиза Алешина, недавняя студентка медицинского института.
Я стоял рядом с Печенюком, прислушиваясь к его телефонным переговорам. И вдруг крик:
— Убит или ранен? Вынести, немедленно вынести. Посылаю замену.
— О ком речь, товарищ полковник? — спросил я.
— Кулешову горло перебило. Истекает кровью.
И сразу команда:
— Командира минометной роты Бреева ко мне.
Через несколько минут в лощину спрыгнул элегантный молодой офицер. Суконная пилотка франтовато надвинута на лоб с расчетом два пальца от правой брови. На плотно натянутой гимнастерке боевые ордена. Печенюк внимательно посмотрел на старшего лейтенанта и тихо сказал: