Шрифт:
Лидия Сычева
Летящая
Лидия Сычева - выпускница Литературного института им. А.М. Горького. Лауреат премий журналов "Москва" (1999), "Сельская новь" (2000), "Подъем" (2001). автор книг "Предчувствие", "Тайна поэта".
Член Союза писателей России. Живет в Москве.
Валдайское
День тот начинался счастливо для меня: я приехала на Валдай, когда только что прошел дождь. Как сейчас помню блестящие черные тротуары, умытые, свежие домики; деревья, радостно машущие ветвями: похоже, они тоже давно ждали дождя и - дождались! Ноги сами вывели меня от вокзала к озеру, и я чуть не закричала от счастья - небо было голубое, прозрачное, высокое; озеро - тоже голубое-голубое, с лазурью, с чуть туманистой
– Мы любим наше озеро, - сказала мне пожилая женщина, которая только что рассталась с подругой (долго они постояли!) и теперь поднималась от берега в свой дощатый дом. Женщина была в простеньком ситце, с добрым, умным лицом - наверное, бывшая учительница. В ней угадывалась прошлая красота, да и сейчас она была красива трудно прожитой жизнью, честной, но все же победившей невзгоды. Я радовалась ей так же, как и озеру,- ее аккуратно прибранным волосам (седина закрашена хной), нитке бус- под рябину - на загорелой шее, благородным, словно тщательно прорисованным чертам лица. Я ответила ей, что я тоже полюбила озеро, что здесь по-другому дышится и что все дело в человеке, его внутреннем состоянии. И это наше внутреннее состояние, настрой, меняют мир, и мы даже не догадываемся - насколько. Мир такой, каким мы его видим... Говорила я сбиваясь, будто не вполне была уверена в том, что я хочу сказать; наверное, так это и было.
Учительница понимающе покачала головой и пошла. Я - осталась. У меня был большой, наполовину пустой рюкзак из камуфляжной ткани, белая кепка-бейсболка, сиреневая футболка, зеленые шорты. А еще у меня была боль в груди - та самая, что с детства, сколько я себя помню, приносила мне столько забот: то я вдруг расстраивалась по пустякам, то приходила в тихий восторг и грусть, увидев, допустим, зеленый холм, то не могла усидеть на месте тревожное ожидание счастья сжимало грудь, а счастья все не было... В юности я "наломала дров", потому что не знала, как эту боль изжить, заставить ее замолчать; нет, не то чтобы очень болело, скорее звало невесть куда; и почти нигде я не находила умиротворения, успокоения этому зову; все меня что-то мучило, чему я не знала названия. А материальная жизнь моя меж тем шла своим чередом - люди покупали машины, дачи, планировали уже будущие дома своим детям, а я, стараясь подражать им, все никак не могла понять: что я? кто я? зачем живу? Обидно и радостно было то, что многие другие, не задаваясь этими вопросами, жили припеваючи, а меня все носило и звало по свету - то ли боль, то ли счастье - этого я не поняла и по сей день.
Но не во мне, в конце концов, дело. Все-таки я подросла за годы юности, чуть привыкла к своим метаниям и научилась, как мне казалось, слушать других. Озеро было большим, спокойным, синим и чем сильнее разгорался день, тем синее и ярче оно становилось; я двигалась по берегу, по натоптанной тропинке. Обезумев от асфальтов, я страстно полюбила проселочные дороги, дорожки, тропки: по ним легче шагается и думается и они всегда выведут тебя к нужному месту. Тропинка была долгой, я - терпеливой; уж миновала я тенистый парк на берегу, тихий и чистый, а цель моего движения никак не обозначалась. Наконец я вышла к лодочной станции. Под паспорт и пятьдесят рублей мне дали жестяную плоскодонку, я решительно бросила в нее камуфляжный рюкзак, бывало взялась за весла и уверенно двинулась к монастырю, не очень отдавая себе отчет в том, что я делаю.
Плеск голубой воды под тобой и солнце сверху, вдруг повеявший боковой ветер и рыбаки у камышей, даль озера и даль жизни, которую еще мне предстояло "прогрести", и храм, как результат "путешествия", и одиночество, которое всегда меня находит, а я его пытаюсь победить... До монастыря я дошла минут за сорок, почти не сбиваясь с курса, но на берегу, когда тащила лодку на песок, я уже слегка покачивалась от непривычной усталости и нервного возбуждения. Тут было много туристов, которые добрались на остров другим путем, по суше - невдалеке стояло несколько "Икарусов"; туристы глазели на озеро, на лодку и на меня, теперь я тоже входила в понятие "достопримечательность".
Я бродила по монастырскому двору, пытаясь понять уклад здешней жизни, ее наполненность; видела, как радовались молоденькие девчонки в черном (послушницы?), когда их руководитель, тоже в черных длинных одеждах, принес им мороженое. И смех, и ах, и подпрыгивания от счастья... Неужели в монастыре, где так много "нельзя", можно быть счастливым, особенно в юности?! Другое дело, когда много пожил и увидел тщетность и суетность мирского, но в пору начала, цветения жизни... Мне было тревожно в этих стенах, как всегда тревожно перед тайной, на которую у меня нет прав, да и нет сил ее постичь.
А на обратном пути я чуть не утонула. Поднялся ветер, и в центре озера, там, где какая-то несусветная глубина, забродила и заходила волна, вполне морская, и я не могла двинуться ни на шаг, сколько бы ни налегала на весла. Более того, легкая моя посудина время от времени стала опасно крениться. Вот тебе и утренний тихий Валдай! Ладони мои пылали от мозолей, плечи гудели, пот застилал глаза. А главное, я не знала, что делать, - темные волны шли одна за другой, а ветер и не думал стихать, напротив, все чаще я стала улавливать в нем опасную, нехорошую свежесть.
Отчаянное мое положение заметили рыбаки у камышей. Пренебрегая расстоянием, они стали мне что-то кричать, махать... Наконец я поняла и начала забирать вправо, к заросшему осокой островку. Дело пошло. С грехом пополам, борясь с течением, я все-таки добрела до желанного спасения, долго отдыхала в затишье у берега, тут и ветер наконец стал чуть стихать. Долго еще, кружным путем - от островка до островка, - я переходила через Валдай, а потом уже, не рискуя отходить от побережья, двинулась к лодочной станции, часто отдыхая и поглядывая на бурунное, неспокойное озеро.
Потом я долго лежала на берегу в траве; тело ныло, и вдруг я затосковала, закручинилась, что я одна здесь, что нет рядом моего любимого я вспомнила его руки, его объятия, его поцелуи; я прижималась к траве так, как прижималась к нему, но скучала от этого еще больше. А еще вспоминала послушниц из монастыря с мороженым - в моей жизни, конечно, было много греха, но была и любовь - живая, как эта трава, иногда - смертельно опасная, как нынешнее нахмурившееся озеро, и всегда - чувственно-высокая, дающая силу жить, надеяться, искать... В общем, я любила, и меня любили, и все это было как-то связано с окружающей жизнью, вплетено в нее. Чувства создают мир, не мысль даже, не наука, не "прогресс" и уж тем более не думские законы, а чувства, и мне хорошо было в валдайской траве думать о моей любви, и радоваться ей, и чувствовать, как кстати она здесь- в красках лета, которое было в высшем своем цветении...
К вечеру только я обрела жилищный покой и поселилась в "Гидре". До этого я обошла все здешние гостиницы и даже съездила за город на турбазутщетно, мест не было. День, так хорошо начавшийся, грозил закончиться ночевкой на вокзале. И тут один из прохожих, у которого я спросила совета, сказал, что мне нужно обратиться в "Гидру" - только что открытую крошечную гостиничку Гидрометеоинститута. В закатных лучах озерного солнца, усталая и голодная, я подходила к гостинице, сверяя с табличками домов записанный на бумажке адрес.