Летящие сказки
Шрифт:
— Обыкновенный ковер-самолет, — сказал я. — Ничего особенного. Мы с Городецким сперва тоже удивлялись, а потом привыкли.
— Кто бы мог подумать! — сказала Мария Васильевна.
Она удивилась, но не очень. За три года мы удивляли ее разными штуками столько раз, что она ко всему привыкла.
— Вы мне покажете ваш ковер-самолет? — спросила она.
— Пожалуйста! Даже покатать можем.
Класс развеселился.
— Тихо, дети, тихо, — сказала Мария Васильевна. Потому что чудеса чудесами, а дисциплина прежде всего.
После
Был уже почти вечер. Я у себя во дворе ждал, когда прибегут Ветерок и Ветка, чтобы идти к Витальке. А пока их не было, я воевал с крапивой. Это были гвардейцы кардинала Ришелье. Мы дрались честно, на равных: у меня была новенькая деревянная шпага, у «гвардейцев» — ядовитые жала и кусачие листья, похожие на зеленые ладони. Руки и ноги у меня были красными от жгучих укусов, а клинок зелен от вражеской «крови».
Сквозь плотный строй врагов я прорубился к кардинальскому капитану — самому высокому кусту с седой от старости верхушкой.
— Эй, вояка! Шагай сюда! — услышал я.
В калитке стояли Клим и Галка.
— Чего надо?
— Нам ничего, — ехидно сказал Клим. — А вот завучу надо чего-то. Велела тебя доставить живого или мертвого. И сию минуту.
Видно было, что он не врет.
От ожидания неприятностей мне стало грустно и тревожно. Конечно, я не подал вида. Воткнул клинок в землю и храбро зашагал к калитке. Даже заметил вскользь, что уроки кончились и завуч могла бы человека не беспокоить, когда он занят своими делами.
Галка посмотрела на меня сочувственно. А Клим хмыкнул:
— Ничего. Подождет твой сенокос.
Он посадил Галку на раму, мне велел сесть на багажник, и мы покатили к школе.
Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее я нервничал.
— Сиди, не брыкайся, — сказал Клим. — Что она, съест тебя, что ли?
Съест не съест, а хорошего я тоже не ждал. Но не убегать же, в самом деле.
Клим и Галка доставили меня в школьный вестибюль. Клим сказал:
— Ну, шагай. Знаешь небось, где ее кабинет.
Разумеется, я знал. Приходилось бывать. Не по своей воле, конечно.
На лестнице я почувствовал себя неуютно. И не только потому, что боялся неприятностей. В школу я всегда приходил в форме — упакованный в серое сукно от шеи до ботинок, а сейчас меня «взяли» прямо на улице, будто перенесли сюда на машине времени из каникул. Растрепанный, исцарапанный, в шелушащихся пятнах загара, я совершенно не подходил школе — ее строгим стенам, плакатам, портретам Гоголя и Пушкина и большим «Правилам для учащихся» в такой же, как у портретов, раме. О ненавистной жесткой гимнастерке и кусачих штанах до пят я сейчас вспоминал, как о надежной броне. Будто эта броня могла защитить меня от колючих глаз Веры Северьяновны, от ее гнева и вообще от всяких бед.
Увы, от всей формы на мне был только черный лаковый ремень с латунной пряжкой, а за ремнем легкомысленно торчал деревянный кинжал. Разве такой кинжал — защита от бед? И я чувствовал себя так, будто меня в летней моей одежонке выставили в нетопленые зимние сени.
С нехорошим холодком в животе я постучал в дверь кабинета. Голос Веры Северьяновны сказал «войдите», и я — что делать! — вошел. Пробормотал:
— Здрасте…
Вера Северьяновна сидела за громадным своим столом. Она отражалась в настольном стекле, как айсберг в квадратной полынье. Сбоку у стола сидел незнакомый мужчина — в очках и с бородкой. Он смотрел на меня нормально, по-доброму. А Вера Северьяновна — как на виноватого.
— Подойди, — сказала Вера Северьяновна.
Я дошел до середины комнаты, а дальше как-то не получилось.
— Ну вот. Этот самый, — сказала Вера Северьяновна мужчине и снова стала смотреть на меня. Словно хотела сказать: «Полюбуйтесь, что за красавец».
Я почувствовал себя совсем незащищенным.
Незаметно передвинул на животе рукоятку кинжала, чтобы закрыть дырку на футболке, спрятал под мышки перемазанные землей ладони, но спрятать ободранные и зеленые от травяного сока локти было некуда. Еще мне хотелось втянуть в себя, как шасси, пыльные изжаленные ноги, но это тоже было невозможно. Я только беспомощно переступал кедами.
— Встань как следует. Перестань танцевать и опусти руки, — потребовала Вера Северьяновна.
Я вздохнул и встал как следует.
— Вот что, Лапников, — сказала Вера Северьяновна. — О твоем поведении мы побеседуем позже. А пока расскажи, как вы это устраиваете. Все эти ваши полеты.
Я слегка пожал плечами. Что я мог рассказать?
— Просто летаем…
Вера Северьяновна рассердилась:
— Не дергай плечами! И отвечай, когда спрашивают. Василий Матвеевич специально пришел из института, чтобы разобраться в ваших фокусах. И будь уверен, разберется. Василий Матвеевич — кандидат физических наук.
«Физик, — подумал я. — Теперь будет допытываться, как мы убираем силу тяготения и все такое…»
— Ты долго будешь молчать? — сурово спросила Вера Северьяновна.
Физик посмотрел на меня, на нее и вдруг сказал:
— Можно мы побеседуем с глазу на глаз?
Завуч обиделась и возмутилась. Я сразу это понял, потому что она покраснела и стала дергать шаль на груди. Но сердитых слов она физику не сказала — это ведь не со мной разговаривать. Она даже улыбнулась:
— Хотите поговорить по-мужски? Ну что ж…
И она вышла из кабинета.
— Иди-ка сюда, Олежка, — тихо сказал Василий Матвеевич. И я вдруг увидел, что он очень похож на дядю Севу. Он поставил меня между колен, потрогал кончиками пальцев рукоятку кинжала, увидел дырку на майке, чуть-чуть усмехнулся и поднял глаза.
— Ты расскажи по порядку, как и что. И ничего не бойся.
Я рассказал. Как нашли ковер, как летали. Только про историю с колокольней не стал говорить: это для науки не важно.
Физик не перебивал. А когда я кончил, он спросил: