Лев и меч, или Блеск и нищета российского гарибальдийца
Шрифт:
С новоприбывшей партией искалеченных Льва Мечникова отправили в госпиталь в Казерте. Но на следующий день к городу подходили бурбонцы, и все, кто мог, приготовился защищаться. Лев Мечников с трудом сполз с кровати и сделал шаг, опираясь на стены и шкафы – иначе на ногах было не удержаться. Ему зарядили пистолет: на худой конец, лучше пустить себе пулю в лоб, чем быть заживо поджаренным.
Из-под Казерты и от Маддалони едва волочились гарибальдийские стрелки. Сам диктатор обеих Сицилий был ранен, но вражеская атака была отбита.
На следующее утро началось новое наступление неприятеля. Поднялась суматоха и страшная паника. Измотанные солдаты неровными рядами двигались на линию сражения. Часть раненых из госпиталя на какой-то немыслимой бричке повезли на станцию для отправки в Неаполь. С ними трясся по мостовым Казерты и панасовский искатель приключений. Видок у него был достойный шерамыги (cher ami) под Смоленском: на голову поверх бинтов навьючен капюшон, на правую ногу надет старый башмак: сапог не налазил, а вместо рубахи, которой попросту не было, наброшена белая накидка. Хромоты его сейчас никто не замечал: все вокруг были хромы и изувечены, и впервые за последние семь лет после болезни кокситом, Лев чувствовал себя нормальным, как все.
Пока раненые ждали поезда, их обступили шумною толпой аборигены, допытываясь, что там и как на передовой. Кто-то указал на Мечникова:
– Да вот же офицер из штаба Мильбица!
Толпа насела на него. Он стал рассказывать о том, как пушечным выстрелом человеку сорвало лицо, о заговоренном от пуль Карлуччо, вспомнил какого-то Аполлонио, с которым столкнулся под Капуей, помянул генуэзского капитана, не успевшего покурить напоследок и так разволновался, что кровь хлынула ртом. Только тогда толпа поверила, что у него действительно нет сил, и оставила его в покое.
В поезде на Неаполь яблоку негде было упасть, а рядом гремели выстрелы. Но итальянцы все-таки отвели душу и отомстили в тот день французам за зверски убитых товарищей. Око за око, зуб за зуб. Не с тех
В Неаполе раненых, снятых с поезда, развозили по частным квартирам. Народ бежал за их тарантайками с криками:
– Слава победителям при Вольтурно! Слава Гарибальди! Вива Италия!
Мечников смотрел на бежавших, на их по-брейгелевски перекошенные физиономии, и облизывал пересохшие губы: «Так вот какая ты, слава! Да, у славы вкус крови. Не зря Наполеон назвал тебя, солнцем мертвых». Хотел улыбнуться, да лицо исказила боль.
ГАРФ-6753–1–21–3
Глава IV
Крещение Мельпомены
В нормальных условиях, медленно, но верно, дело пошло на поправку, хотя маленькую темную каморку, затерянную в лабиринте не самых богатых неаполитанских кварталов с вечно вывешенным из окон бельем, нормальными условиями можно назвать с большой натяжкой. Зато в этом домашнем лазарете никто не нарушал покоя Львa Ильичa, наконец, избавленного от душераздирающего зрелища чужих страданий, кроме разве что местного доктора, который требовал строгого соблюдения постельного режима. Ничто не беспокоило целительного сна отвоевавшегося гарибальдийца, и он спал целыми днями.
Пробуждался под вечер, пил чай, иногда перелистывал свой походный блокнот из плотной желтоватой бумаги с набросками и портретами, которые он делал в минуты затишья и на привалах. Лица и сцены вставали перед глазами, как живые. Вот его добрый приятель Карлуччо, он рисовал его на отдыхе у костра. Тогда была возможность поработать не только пером или карандашом, но и акварелью. Вот вид Капуанской арки у Санта Лючии, где располагалась батарея и где он был так неудачно ранен. Страшная бойня воскресала в памяти с запахом пороха, пота, крови и раскатами пушек.
Конец ознакомительного фрагмента.