Лев Яшин. Легендарный вратарь

Соскин Александр Максимович

Именно 90-е годы затопили читающую публику потоком публикаций, целых книжных исследований о судьбе Стрельцова – несправедливости судебного приговора за юридически недоказанное изнасилование, его незавидной лагерной доле, затяжном недопущении бывшего «зэка» в сборную СССР. Однако, рассуждает Нилин в том же сочинении, где сам запросто отдает яшинское первенство Стрельцову, «сегодня ощутим известный перекос. Недоданное Эдуарду при жизни превращается в укор – и совершенно несправедливый укор Яшину». О перекосе – золотые слова, но чем же и от кого заслужил вратарь подобный рикошет? Судя по нилинским текстам и контекстам, расположенностью аппаратной верхушки, приближенностью к власть имущим. Приближенностью,

как нам предстоит убедиться, мнимой, вымышленной, да и какое она имеет отношение к оценке успеха в профессии, спортивных достоинств? А бедняга-сочинитель совсем запутался: укор Яшину, в котором сам же усомнился, настойчиво повторяется автором в своих последующих работах («Стрельцов» в серии «ЖЗЛ», 2002; «XX век. Спорт», 2005).

Вот и выходит, что эта назойливая долбежка сделала Нилина главным выразителем позиции «полемистов-вольнодумцев», как он же и отрекомендовал «затмивших-заслонивших» Яшина Стрельцовым. Никто из них с такой вызывающей дерзостью не вынес на публику это самое затмение – не мозгов ли? В круге общения моей молодости, к футболу неравнодушном, тоже хватало вольнодумцев, клеймивших или высмеивавших проделки власти, но ни одному оригиналу, будь то журналист, художник или служитель науки, не взбрела в голову затея городить идеологический противовес Яшина Стрельцову, да еще с попыткой этим нелепым способом загородить первого вторым. Если бы приводились чисто спортивные соображения задвинуть Яшина за спину Стрельцова, это еще куда ни шло – можно спорить, обмениваться доводами, что же каждый из них дал футболу и стране. Но использовать одного, чтобы ущемить другого, уценивать народную славу Яшина до разряда сугубо официальной – занятие неблагородное и неблагодарное.

Вряд ли в здравом уме и твердой памяти кто-то возьмется отрицать, что слава Яшина, прижизненная и посмертная, – настоящая, неподдельная, непреходящая, пропагандистами и пиарщиками не навязанная, жалостью или скандалами не приправленная, ни у кого не заимствованная и не отбитая, наградами и рейтингами не сформированная, а ими только закрепленная. Ордена и звания, что правительственные, что спортивные, лидерство в многообразных рейтингах, как официальных, так и неофициальных, – это уже спутники и следствие славы. И мне близка мысль многолетнего дуайена нашего футбольно-журналистского корпуса Льва Филатова, что «не формальные признаки (набор титулов, число медалей) определяют наше отношение к спортивной звезде»…

Стоп, прежде чем продолжить филатовские размышления, позволю себе небольшой корректив: самой своей редкостью и эксклюзивностью, а теперь, возможно, до поры до времени, и недостижимостью для нас, такие престижные награды, как Кубок Европы и «Золотой мяч», народную славу все же подпитывают и разогревают. Но, согласен, «уж если судьбе угодно, чтобы звезда светила и после своего исчезновения со стадионного небосклона, то обязательно должны быть сильно затронуты чувства людей, только рассудочными доводами и россыпями информации ничего не добьешься». Так что не столько статистика и рейтинги, реестр спортивных достижений, сколько личность Льва Яшина, или, как модно теперь говорить, его харизма мотивируют людское тяготение к нему на протяжении многих десятилетий.

Истинную цену Яшина потому и не могли нигде установить вернее, нежели в собственной стране, что мы имели счастливую возможность наблюдать его не только по большим праздникам типа мирового или европейского первенства, но прежде всего в череде будней – в календарных матчах первенства и Кубка страны, тренировках, а кому, как мне, повезло, и в личном общении. И то, что вызывало бурю восторгов «там», долгие годы было нормой для Яшина «здесь», потому и воспринималось как должное, а значит, вполне естественно. Ведь привычное восприятие, как правило, не сопровождается взрывной реакцией.

Сильный взрыв, но, к сожалению, отрицательного заряда, однажды, правда, прогремел. Он последовал за неуклюжей и неумной попыткой спортивных и околоспортивных чинов не без подмоги услужливых журналистов опорочить Яшина, якобы провалившего мировой чемпионат 1962 года в Чили. С их подачи трибунная шпана принялась затаптывать своего недавнего фаворита. Что ж, с кумирами это время от времени случается везде и всюду. И совсем ничего удивительного, что случилось у нас, как нигде приученных вечно искать стрелочников и лупцевать грешников.

Однако неприличная акция, затеянная спортивными воеводами, обернулась вскорости тем, что доверие к оболганному вратарю не то что возродилось – неимоверно возросло. Отвернувшуюся часть публики он образумил уже в 1963 году новыми геракловыми подвигами и держал высоту всеобщего признания вплоть до последнего шага на футбольном поле. Опять-таки лучше не скажешь, чем Лев Филатов: «Что он в свою игру вкладывал душу, нельзя было не чувствовать. Да, за него болели, им восторгались. Но ему еще и сострадали. Как человеческой душе… Секрет его исключительной популярности везде, где он играл, – как раз в его различимой человечности». Навидавшись Яшина, начитавшись о нем в прессе, наслышавшись от футболоманов, его знали в стране чуть ли не все поголовно.

Сейчас вызывает шквал восторга и умиление до слез выход из группы в Лиге чемпионов или путевка на чемпионат мира, а в то время ликованием (но без сегодняшних дикарских выходок) встречали только серьезные, конечные успехи – выигрыши более или менее значимых турниров. По завершении Олимпийских игр 1956 года в Мельбурне, когда наши атлеты больше месяца возвращались в Москву – теплоходом «Грузия» до Владивостока и оттуда уже поездом, на каком-то полустанке по пути следования состава в «футбольный» вагон ввалился старик с окладистой бородой, в тулупе, весь заиндевевший на сибирском морозе, и прогудел на весь коридор:

– Где бы мне, сынки, найти Льва Яшина? Двести верст протопал пешком, чтобы его повидать.

А когда Яшин вышел из купе, старик трижды его расцеловал и достал из торбы большого вяленого омуля со словами:

– Вот отведайте с друзьями нашей байкальской рыбки.

Так вынужден был публично изображать картину Лев Иванович. О том, что таежный гость затащил в вагон еще и немалую емкость с самогоном, тогда и заикнуться было невозможно.

Беккенбауэр в своих мемуарах вспоминает, как в 1986 году гостил у Яшина, а тот возил его по городу, показывал Москву. И где бы они ни останавливались, постаревшего вратаря, с трудом передвигавшегося с костылем, все узнавали и приветствовали если не возгласом, то улыбкой. Кайзер Франц увидел слезы на глазах трех пожилых женщин, убиравших от снега футбольное поле в Лужниках, куда его привел Яшин.

– Господи, Лев Иванович, неужели мы снова вас видим? Какая радость! – Они встретились как старые добрые знакомые, простые уборщицы и всемирно известный человек.

Эхо всенародной, как бы громко это ни звучало, любви к Яшину доносится даже извне. Многолетний корреспондент «Известий» в Испании Владимир Берников как-то в 80-х оказался на трибуне стадиона «Висенте Кальдерон» – домашней арены мадридского «Атлетико» рядом с испанцами, вернувшимися на родину из Советского Союза. Они были вывезены сюда детьми, вырванными из огня гражданской войны, прожили с нами долгие годы, до сих пор хранят благодарность своей второй родине, которая их приютила, обогрела, дала жилье, образование, работу. Когда узнали, что их сосед по трибуне из Москвы, бросились его обнимать, долго расспрашивали, а при прощании просили передать привет… Льву Яшину, которым не перестали восхищаться по прошествии лет.