Левиафан шагает по земле
Шрифт:
– Стало быть, вы не считаете войну оконченной? Люди должны были прийти в ужас после всех этих событий! Да им просто отвратительно воевать…
Солдат тряхнул головой и заметил философски:
– Это безумие, сэр. И оно охватило всех нас. Это может продолжаться, пока последний человек не отползет от трупа того парня, которого он только что прикончит ударом камня по голове. Война – это чистой воды сумасшествие. Люди совершенно не думают о том, что творят. Знаете, как это бывает: забываешь обо всем, пока убиваешь, убиваешь, все время убиваешь, – он замолчал в легком смущении. – По крайней мере, я так думаю.
Я согласился с ним: он был слишком прав. Несказанная тоска точно лишила меня рассудка; я жестоко страдал при мысли об иронии судьбы, которая забросила меня из относительно мирного времени в этот кошмар. Однако вместе с тем я испытывал потребность каким-либо образом вернуться в Англию и самолично убедиться в том, что фельдфебель говорил правду. Может быть, он преувеличивал – будь
Я объявил ему, что мечтаю возвратиться на родину. На это он лишь сочувственно улыбнулся и сказал, что у меня нет ни малейшего шанса. Если я, к примеру, изберу дорогу через Дарджилинг, меня захватят в плен русские или арабы. А если, противу ожидания, мне удастся добраться до побережья, то в порту давно нет кораблей (если в мире еще вообще существуют какие-либо корабли), и аэропорт тоже опустел. Лучше всего мне было бы присоединиться к его солдатам, что он мне и предложил. Они выполнили свой долг, и положение их безнадежно. Они намеревались отойти подальше в горы и там начать новую жизнь. Поскольку население уничтожалось в таких больших количествах, то, по мнению фельдфебеля, вскоре повсюду будет в изобилии дичи, так что можно будет жить охотой – и неплохо жить. Но к тому времени я был уже по горло сыт горами. Что бы там ни случилось, как только я снова наберусь сил, я попытаюсь пробиться к побережью.
Два дня спустя я распрощался с фельдфебелем и его людьми. Они пытались упросить меня одуматься, не сходить с ума и не отправляться навстречу верной смерти.
– Говорят, здесь бушует эпидемия, сэр, – добавил на прощание фельдфебель. – Страшные болезни. Вся санитарно-гигиеническая система-то рухнула!..
Я вежливо выслушал все предостережения и все так же вежливо оставил их без внимания.
Возможно, я уже исчерпал весь отпущенный мне запас неудач, потому что на протяжении всего моего пути через индийский субконтинент удача оставалась неизменно на моей стороне. Дарджилинг действительно оказался в руках арабов, но те вскорости почти все ушли из города. Их отряды рассеялись. Вероятно, они были отозваны на фронты вблизи от их родины. В городе имелись один или два дивизиона, но те были предостаточно заняты, приглядывая за русскими. Выяснив, что я англичанин, они заключили из этого, что я должен быть их другом. Я уже знал, что перед концом войны предпринимались попытки создания британско-арабского пакта. Так что эти парни были того мнения, что мы с ними сражаемся на одной стороне (как потом выяснилось, они здорово заблуждались на сей счет). Я присоединился к ним. Целью их путешествия была Калькутта – или то, что осталось от Калькутты, – где существовала небольшая надежда найти корабль на Ближний Восток. И там – вот чудо! – действительно стоял на якоре корабль. По их понятиям, это был старомодный пароход с мотором, работающим на угле. И пусть название было написано на борту по-русски – на мачте развевался флаг Арабского Альянса: два скрещенных широких меча. Корабль находился в совершенно запущенном состоянии, и, поднимаясь на борт, мы подвергали свою жизнь серьезной опасности. Однако шансов найти другой корабль существовало один на миллион, так что я не был расположен упустить хотя бы такой случай. На этом очень старом фрахтовике изначально было предусмотрено очень мало места для пассажиров. Большинство теснилось в трюмах или устраивалось где попало, по мере возможности, удобно, насколько в данном случае вообще можно говорить об удобствах. Как офицер и «гость», я был удостоен чести разделить каюту с четырьмя арабами, среди которых были три палестинца и один египтянин. Все они неплохо говорили по-английски и были хоть и немного чопорными, но все же приятными спутниками, которые простерли свою любезность до того, что ссудили мне капитанскую форму и большинство тех предметов личной гигиены, без которых я в последние месяцы научился успешно обходиться.
Корабль медленно двигался по Бенгальскому заливу, и я отважно сражался со скукой, рассказывая своим спутникам, как много лет жил в плену у одного из гималайских племен. Таким образом я вынудил их просвещать меня касательно тех деталей мировой истории, которыми не смог поделиться фельдфебель.
Ходили слухи об ужасном завоевателе, которого они именовали Черным Аттилой. Этот вождь объявился в Африке совсем недавно; мои спутники видели в нем серьезную угрозу. В результате последней войны Африка пострадала далеко не так тяжело, как Европа, и большинство ее народов – некоторым государственным образованиям было всего лишь по нескольку лет – изо всех сил пытались оставаться нейтральными. Следствием этого стали процветающее сельское хозяйство, богатые урожаи, плодотворная работа сельскохозяйственных машин; благосостояние этих народов охраняла армия резервистов. При растущей поддержке черных народов Черный Аттила провозгласил священную войну против белой расы (к этой же категории были отнесены и арабы, а также азиаты). Согласно последним данным моего собеседника, этот вождь одержал несколько локальных побед, и не имелось никаких признаков того, что он собирается обратить свою военную мощь против жалких останков западного мира. Если верить другим сведениям, он давно погиб. Другие же, напротив, утверждали, что он уже в Европе и захватил половину континента.
На нашем пароходе не имелось рации (еще одно доказательство моей удачливости, потому что арабы так и не подписали никакого пакта с Великобританией!), поэтому у нас не было никакой возможности подтвердить правдивость этих слухов или же заклеймить их как окончательную ложь. Пароход, пыхтя, двигался вдоль побережья Индии, по Маннарскому заливу. На острове Агатти мы загрузились лаккадивским углем; в Арабском море попали в шторм, потеряли троих матросов и большую часть нашего такелажа; вошли в Красное море и находились всего в нескольких днях пути от Суэцкого канала, когда бедный пароход без всякого предупреждения был атакован несколькими торпедами и затонул почти мгновенно.
На нас напала подводная лодка, оснащенная торпедами, одна из немногих, еще существовавших в мире – и, как выяснилось, нападение было продиктовано отнюдь не стратегическими соображениями. Это был обыкновенный акт циничного пиратства.
Но как бы то ни было, а пират хорошо сделал свое дело. Пароход закряхтел, затрещал и со всей командой и пассажирами прямиком отправился на дно. Я и примерно десяток других – вот и все, кто сумел выбраться, ухватившись за плавающие вокруг обломки.
Подводная лодка на несколько минут высунулась на поверхность, чтобы полюбоваться на свое «произведение», убедилась в том, что с этих останков много не возьмешь, и хладнокровно бросила нас на произвол судьбы, погрузившись вновь в пучину вод. Вероятно, нам следовало радоваться, что мы не показались достойной целью для его бортовых орудий. Надо полагать, боеприпасы стали повсеместным дефицитом.
Глава третья
Польский капер
Я не намерен описывать мои впечатления от последующих двадцати четырех часов. Достаточно будет сказать, что они были довольно безотрадными. Я видел, как мои товарищи по несчастью один за другим исчезают в волнах, и знал, что в конце концов та же участь ждет и меня. У меня было немало случаев поупражняться в изучении искусства выживания, и каким-то образом мне удавалось оставаться наверху, вцепившись в жалкий обломок судна. Поздним вечером следующего дня из волн поднялось чудовище; вода, испаряясь, потоками стекала с его черно-голубой шкуры; его гигантские хрустальные глаза уставились на меня; из его брюха донеслось жуткое утробное ворчание. Моя бедная голова приняла его поначалу за живое существо, после чего меня посетила более удачная мысль о подводной лодке, которая торпедировала нас: она вернулась, чтобы убить меня. Постепенно кипящая вода успокаивалась, и теперь до меня доносилось только тихое урчание. Стройный стальной корабль остановился и замер на поверхности воды. Из люков на палубу выпрыгивали матросы в зеленовато-голубой форме. Один из них бросил в воду спасательный круг; я из последних сил поплыл к нему. Меня втащили на лодку. Несколько пар матросских рук подняли меня; к моим губам поднесли чашку с ромом; меня закутали в одеяла и пронесли по качающейся палубе вниз через передний люк. Его быстро закрыли над нами, и, едва меня опустили на палубу, я почувствовал, как корабль снова погружается в пучины вод. Все это разыгралось в несколько минут, и складывалось впечатление, будто все очень спешили. Они словно бы и так пошли на огромный риск, решившись вообще показаться на поверхности.
Я пришел к заключению, что попал вовсе не на тот же самый корабль, что обрек меня на столь горестную участь. Прежде всего, этот показался мне куда большим. Без сомнения, то было не британское судно, и язык, на котором изъяснялись матросы, говорил мне весьма мало. Не исключено, что я слышал какой-то славянский язык. Уж не русские ли часом захватили меня в плен?
Меня доставили в маленькую каюту с металлическими стенами, сняли мой насквозь мокрый арабский мундир, уложили на койку и укрыли теплыми одеялами. Я слышал, как вновь заработали корабельные моторы; после почти незаметного рывка судно набрало большую скорость. И я, не утруждая себя более раздумьями насчет моей будущей судьбы, погрузился в глубокий счастливый сон без сновидений.
Проснувшись, я машинально бросил взгляд в иллюминатор, однако определить, день сейчас или ночь (не говоря уже о часе!), было, разумеется, невозможно. Я видел только, как струится мимо темно-зеленая люминесцирующая вода. Корабль акулой стремительно проносился по морским глубинам. Какое-то время я предавался созерцанию; первая встреча с этим удивительным царством очаровала меня; я пытался разглядеть подробности жизни таинственного подводного мира, но для этого мы слишком быстро плыли.
Я все еще смотрел в иллюминатор, когда дверь каюты открылась: один из моряков принес мне большую чашку с горячим черным кофе. Он заговорил с сильным акцентом:
– Привет от капитана, сэр. Можете посещать его в его каюте, когда хотите.
Взяв кофе, я увидел, что моя измятая форма постирана, высушена и отутюжена и что на маленьком столике у стены разложена свежая смена белья.
– С удовольствием, – сказал я. – Может ли кто-нибудь проводить меня к капитану, когда я приведу себя в порядок и оденусь?