Левиафан шагает по земле
Шрифт:
– Вот уж что они точно сделают, – сказал Пол. Мы ползли по узкому туннелю, и я слышал, как вдали плещет вода. – Они получили привет от австрало-япошек. Если они удержат Вашингтон еще двадцать четыре часа, то к ним на помощь придут по суше. Даже большие «броненосцы» Гуда, про которые мы уже слышали, не смогут вести огонь – они поубивают всех нас. Гуду придется решать. И какое бы решение он ни принял, его потери в любом случае будут значительны.
– Дьявольский план, – сказал я. – Люди не могли до такого додуматься. Я больше не вижу в «белых капюшонах» человеческих существ.
– Я был одним
– А вы думаете, что это возможно? – спросил я.
Пол покачал головой:
– Нет, мистер. Я в это не верю. Но зато от кучи мертвых негров им будет немного толку, когда придет Гуд.
Тошнотворная вонь ударила мне в нос, и только теперь я сообразил, что это был за плеск. Мы шли по канализационным каналам. Нам приходилось брести по гнилой, грязной воде, поднимавшейся порой до пояса. В конце концов мы очутились в большом подземном помещении, где уже находилось человек двадцать цветных. Вот и все, что осталось от разветвленной сети агентов, которые должны были поднять восстание в поддержку генерала Гуда, когда придет момент. При себе они имели значительный арсенал оружия. Однако теперь было ясно, что едва ли им удастся сделать что-либо, кроме как храбро умереть. Целый день обсуждали мы наши планы, и когда наступил вечер, выбрались наружу. По неосвещенным улицам мы пробрались в северную часть города, где находился главный невольничий лагерь.
Множество негров все еще трудились в коптящем свете керосиновых ламп. По тому, что мы слышали, отряды Гуда должны были уже стоять под стенами города.
Мы маршировали совершенно открыто, с ружьями за плечами, демонстрируя полнейшее нахальство. Каждый, кто нас видел, принимал нас за подразделение особо дисциплинированных солдат. Ни разу нас не остановили, поскольку черные лица были скрыты капюшонами, снятыми утром с убитых надсмотрщиков. Черные кисти рук были обернуты кусками белой материи.
Болезненное суеверие белых впервые обратилось против них самих. Капюшон, бывший символом ненависти к черной расе и страха перед ней, помогал теперь как раз черным безнаказанно проскользнуть прямо под носом у расистов.
А за нами, скованные за щиколотки цепями (которые могли быть сброшены в любое мгновение), шли остальные. Они тащили огромную телегу, груженную кирпичом. Там были спрятаны все наши ружья.
Не раз у нас возникало ощущение, что вот сейчас нас раскроют. Но нам удалось беспрепятственно добраться до ворот лагеря. Мой английский выговор тотчас бы обратил на себя внимание, поэтому от нас говорил Пол. Его голос звучал чрезвычайно убедительно.
– Примите этих ниггеров и дайте нам свежих, – потребовал он у часовых.
Часовые в своих белых капюшонах не проявили ни малейшего недоверия. Слишком многие приходили и уходили нынешним вечером. Суматохи было куда больше обычного.
– А что вы всей толпой? – поинтересовался один, когда мы зашли в караулку.
– Оглох,
– Да, слыхал что-то в этом роде…
Тем временем мы были уже внутри. Лагерь не был покрыт крышей. Это был просто большой огороженный кусок земли, где вповалку спали черные рабы в своих цепях, отдыхая, покуда их не выгнали на новую работу. Огромное свиное корыто с каким-то дерьмом посреди лагерной территории – вот и вся их пища. Те, у кого доставало сил, подползали к этому корыту; остальные же либо надеялись на своих друзей, либо умирали от голода. Белым все это было безразлично, потому что черные выполнили уже почти все свои задачи.
Мы прошли по лагерю в самый темный угол и крикнули людям, чтобы те вставали, поскольку мы намерены произвести инспекцию, а тем временем начали тайно доставать оружие.
Этим мы привлекли к себе внимание двух часовых, и те медленно направились в нашу сторону.
К своему стыду должен признаться, что первый выстрел произвел именно я. Я сделал это без всякого предупреждения и убил солдата на месте пулей в сердце. Остальные тоже открыли огонь и побежали назад, к воротам. Но здесь счастье изменило нам. Поднятый по тревоге выстрелами, из глубин лагеря явился «броненосец»: закованный в импровизированную броню паровой трактор, вооруженный двумя автоматами. Он преградил выход прежде, чем мы успели подбежать к воротам.
Наступила короткая пауза. Команда примитивного «броненосца» заколебалась при виде наших белых капюшонов. Часовые завопили, чтобы нас немедленно уничтожили!
Мы бросились в спасительную тень. Темнота была единственным нашим прикрытием. Целый град пуль засвистел над лагерем, сея повальную гибель. Многие из тех, кто лежал еще в цепях, были убиты на месте, и нам пришлось воспользоваться их трупами. Прячась за мертвыми, мы отчаянно отвечали на огонь. Часть нашего отряда бежала вдоль стен в поисках других возможностей для отступления.
Но стены были высокими: их построили так, что не сломаешь. Мы сидели, как крысы в ловушке. Нам ничего другого не оставалось – мы продолжали безнадежный бой.
Гусеничная машина медленно катила по лагерю, не прекращая огонь ни на мгновение. Наши пули со свистом отскакивали от брони, не причиняя ей никакого вреда, с какой бы яростью мы ни палили.
Пол положил мне руку на плечо:
– Ну что, мистер, можете утешаться тем, что бились на правильной стороне, прежде чем умереть.
– Не слишком большое утешение, – заметил я.
Внезапно земля под нашими ногами заколебалась, по ней пробежали волны, точно по морю, после чего из глубины вынырнуло что-то металлическое, что-то невероятно знакомое. Раздалось яростное завывание мотора, и спиралевидный нос высунулся из почвы, оказавшись на пути гусеничного трактора. Мощный треск автоматов смолк. Мы услышали приглушенный гром электрической пушки.
Теперь из-под поверхности земли показались еще два металлических «крота», которые тоже открыли огонь. За несколько секунд от импровизированного «броненосца» осталась лишь груда покореженного металла. «Кроты» выползали на поверхность один за другим. Их выстрелы в клочья разносили стены лагеря.