Левиафан. Игры богов
Шрифт:
Сердце матери, которая давно уже похоронила свою дочь, но теперь встречала ее со слезами искренней радости на глазах, не выдержало. Она упала на руки Белиссены с улыбкой на лице, но уже бездыханная. После похорон девушка все рассказала отцу (все, кроме встречи с королевой фоморов), тот молча выслушал и ничего не ответил. Через неделю на охоте его задрал медведь.
Боль в душе девушки была вдвое сильнее от осознания того, что ее родители не просто умерли, они умерли по ее вине. Белиссена взяла отцовский лук и отправилась в лес. Через несколько дней слух об охотнице, что может уложить зайца со ста бренданнов, разошелся далеко за пределы
– Почему ты не остановила меня, бабушка? – спросила Белиссена, в очередной раз по просьбе Аластрионы пересказав ей свою встречу с Домной. Девушка знала, что не имеет права задавать этот вопрос. Но не было в ее голосе ни капли осуждения, она лишь хотела знать – что ее бабка ведала заранее.
– Потому что на Оркадах тебя ждала твоя судьба, – прокашлявшись, ответили Аластриона. В последние дни она плохо себя чувствовала. Белиссена интуитивно делала ей настои, которые в буквальном смысле подняли с постели уже с пяток жителей Дюранаиса, но Аластриона, кажется, готовилась вернуться к светлым берегам.
– И что теперь со мной будет, бабушка? – Белиссена хотела заплакать, но не сумела. После возвращения с Оркадских островов она не могла выдавить из своих глаз ни капли. И за это люто ненавидела себя. Хотя ушли не только слезы, ушел и страх, всякий страх.
– Я не знаю, дитя, – ответила Аластриона. – Но этим утром я была в брохе…
Она вновь закашлялась, а Белиссена подумала, что уж не бредит ли бабка, ведь она который день не может встать с постели.
– … я была в брохе, и в неугасимом пламени узрела священные огамы, – продолжила Аластриона. На несколько мгновений ее взгляд прояснился, а язык обрел твердость. – Огамы те гласили: «Та, что найдет свет в земле притенов, трижды ступит на земли, некогда Домну ведомые, армаду фоморов встретит храбро, а после сердце разбитое на юг унесет, имя взяв Эскла…».
Это были последние слова, что Белиссена слышала от своей мудрой бабки. К вечеру Аластриона умерла. После погребального обряда Белиссена поняла, что в Дюранаисе ее больше ничто не держит, и ушла из города, который после ее отъезда вернулся к прежней жизни – не каждый сезон были хорошие урожаи, а скот порой рожал мертвое потомство.
Она сменила имя, теперь ее знали как Сирону. Она дошла до Кросскирка, а оттуда села на корабль, следующий к Оркадам. Надо ли говорить, что все путешествие корабль шел под полными парусами и стояла великолепная погода? Девушка попросила высадить ее у берега безымянного острова, который она теперь отлично знала. Вот только в каменной утробе памятного утеса ее ждала пустота. Не было там больше Домну, не было там ничего.
В ярости девушка раз за разом била в каменную стену, из которой некогда появилась Домну. Стена как прежде оставалась ровной, без единой выбоины или скола, но когда девушка разбила руки в кровь, серый камень неожиданно изошел трещинами и стена развалилась на две части. За ней Сирона обнаружила помещение, на полу которого лежал небольшой прямоугольник из незнакомого блестящего материала. Прямоугольник был легким и совершенно гладким, его лицевая сторона была отполирована до зеркальной безупречности. В нижней части прямоугольника Сирона обнаружила три странных огама, снизу размещалось маленькое идеально круглое отверстие, рядом еще одно – продолговатое.
Сирона взяла прямоугольник с собой, но лишь для того, чтобы в ярости подарить его морю. Через два дня тот самый корабль, что высадил ее на острове, проходил мимо и по уговору капитан отправил к острову шлюпку. Девушка все два дня просидела на берегу, слепо глядя на океан.
Вернувшись в Кросскирк, она побрела на юг. Сирона побывала во многих городах, и везде ее потом вспоминали с теплотой в сердцах. Она помогала женщинам при родах, полагаясь на свои ощущения, собирала отвары, о которых не слышал ни один друид. Она обучала охотников мастерству владения луком, в городах, где она останавливалась хотя бы на несколько дней, темные духи не творили своих мерзких дел, а торговля процветала.
Но саму Сирону окружала аура смерти. В Дорнахе она встретила молодого охотника Барра, сильного и умелого юношу со светлыми волосами и мудрыми серыми глазами. Она почувствовала, что между ними налаживается прочная глубокая связь, но через несколько дней, когда девушка твердо решила остаться в городе, охотник погиб, сорвавшись с утеса.
В Инвернессе ее сердце вновь встрепенулось при встрече с королевским дружинником Артом. Там же она встретила своего брата Эмриса, который вместе с Артом служил в дружине короля Аэйра. Через неделю Арт и Эмрис погибли в бою со скоттами у озера Лох-Фаннич.
Сирона дошла до Абердинна, где спасла от волков Гленна, сына местного короля Гилмора. Король обещал охотнице все, что она попросит. Сирона попросила круглый дом на краю города и чуточку покоя. Оказалось, что Гленн влюбился в свою спасительницу. Он был довольно навязчив, но хорош собой и умен, хотя и не особенно искусен в воинском ремесле. Сирона привязалась к нему, а когда почувствовала, что привязанность может перерасти в нечто большее, Гленн утонул во время шторма, возвращаясь на торговом судне из Петерхеда.
А через месяц Эния, сестра Сироны, незадолго до этого перебравшаяся с мужем в Абердин, пропала. Ее долго искали, но так и не нашли. Сирона прекратила поиски через три месяца с первыми заморозками. В тот же вечер она собралась и пошла дальше на юг, к пограничью Аэнгуса.
И все это время девушка не теряла присутствие духа. Она сама удивлялась этому, но никогда не срывалась, всегда улыбалась встречным, оставалась любознательной и разговорчивой. А по ночам прижимала коленки к груди и силилась выдавить из себя хоть одну слезинку, и все равно не могла.
Домну забирала у нее не только родных и близких, и даже тех, кто однажды мог стать таким. Королева фоморов уже тогда, на Оркадах, забрала у нее что-то очень важное. Что-то, что рождало в душе глупой девчонки не только страх, но и другие важные чувства. Теперь страха не было, и многих чувств тоже. Но не всех, это было бы слишком просто. Например, Домну будто в насмешку оставила ей любовь, но забрала сопереживание.
А потом, в Арброте девушка встретила Белена. Она ощущала в нем это – принадлежность к другому миру. Но было в нем что-то еще, рядом с ним Сирона будто избавлялась от своего проклятия. Она все так же могла уложить зайца со ста бренданов и, как оказалось, не только зайца. В ней по-прежнему не было страха и многие события, заставлявшие других женщин биться в истерике, не трогали ее. Но что-то в ней начинало пробуждаться. Будто говорливость, глуповатая, но искренняя улыбка и желание всюду совать свой нос переставали быть лишь маской. И однажды в ночь после битвы за Арброт она даже смогла проплакаться, по всем поводам сразу.