Левый берег Стикса
Шрифт:
— Я не разбираюсь в этих вещах, — сказала она достаточно резко, чтобы дать понять бессмысленность спора и продолжения беседы. — Не нахожу их интересными. Тем более, что мне пора.
— А если я попрошу тебя не уходить?
— К чему?
— Мне приятно говорить с тобой. Можешь в это поверить?
— Найдешь кого-нибудь другого. Я не люблю выступать в роли неразумного дитяти.
— Я говорил с тобой, как с ребенком?
— Да!
— Прости, — сказал он с обезоруживающей простотой, разведя руками совершенно по-мальчишески. — Я не хотел.
Он так похоже изобразил лицом и голосом абстрактную филологиню, что Диана не могла удержаться от улыбки. Нет, в нем что-то определенно было. Но все равно — прочь!
— Мне действительно пора. Было приятно поговорить, — сказала она с максимальной холодностью.
Он встал.
— Жаль. Мне тоже.
Она уже сделала несколько шагов в сторону, когда он окликнул ее.
— Диана!
Она обернулась.
— Я знаю, что это может разозлить тебя, но все равно скажу.
Смена тона, с нейтрального на почти просительный, заставила ее на мгновение растеряться и замедлить шаг. И, за это время, он оказался рядом с ней.
— Я обязательно тебе позвоню, — он вовсе не спрашивал, а просто ставил в известность.
А взгляд? Что это с ним такое? Такой взгляд мог быть у варвара-завоевателя, а не у цивилизованного человека. Она чувствовала его материальность, он был вещественным доказательством… Только, вот, чего? Это длилось неболее полусекунды. Тарковщина какая-то! За эти доли мгновения, колени у нее, казалось, стали гибкими, а еще через миг — наваждение прошло, хотя осталось ощущение ожога, будто бы к коже живота прижали раскаленное клеймо.
— Дело в том, Ди, — он тогда впервые назвал ее Ди, — что у меня появилось предчувствие. Ты веришь в предчувствия?
— Какое? — ей показалось, что она говорит шепотом, из-за пересохших в момент губ. Просто, черт знает, что происходит! Что это он себе позволяет? Немедленно уходить!
— Мне, почему-то, показалось, что твоя подруга права. И в моей жизни придется кое-что менять.
Она не стала спрашивать — что, а, развернувшись, молча пошла к выходу, зная, что завтра услышит его голос.
Она оказалась права. Он позвонил.
Диана не была напугана. Это было слишком чудовищно, чтобы разум мог сразу принять известие, осознать сказанное этим развалившимся в кресле человеком-мышью, и испугаться. Внутри нее, четко понимающей собственную беззащитность, сейчас ожил какой-то чуждый ей организм, холодный и расчетливый. Именно он помогал ей в эти минуты оставаться в здравом уме, не бросаться с визгом на Лукьяненко и его головорезов. Этого нельзя делать. Это то, чего они ждут. Это их схема. Они хотят, чтобы она боялась их. До смерти.
Она, словно издалека, слышала несущееся сверху треньканье видеоигры. Что-то говорила Дашка. За окном порыв ветра качнул верхушки сосен и, прочертив рябью темную
Диана подняла взгляд на Лукьяненко, и сама удивилась естественному звучанию своего голоса.
— И о каких требованиях идет речь?
— Люблю деловой подход! — на его лице была написана неискренняя радость, скрывавшая настороженное ожидание.
— Будь ты проклят! — подумала Диана, леденея от отвращения.
— Мне необходимо, что бы Константин Николаевич, будучи в Германии сделал для меня один пустячок.
— Бросьте, Лукьяненко, — сказала Диана. — Из-за пустячка вы бы его семье смертью не грозили.
— Наверное, вы правы, — легко согласился он. — Пусть. Хотя, на мой взгляд, в сравнении с вашей жизнью и жизнью ваших детей, то, о чем прошу я, действительно, кажется пустячком.
— У вас странная манера говорить. Ни слова в простоте. Чего вы хотите?
У нее создалось впечатление, что Лукьяненко собирается духом. Уверенности у него не было. Он превосходно владел собой, но что-то в его поведении говорило о том, насколько много значит для него то, что он собирался получить. Не просто важно. Жизненно важно, если правильно оценить различие.
— Сначала, — сказал он, упершись в нее взглядом, — о правилах игры. Начнем с того, Диана Сергеевна, что, начиная с этой минуты, вы и ваши дети будете находиться под нашим контролем. Вы можете свободно передвигаться по дому, дети могут играть во дворе под присмотром нашего сотрудника. Никакого контакта с внешним миром у вас не будет, и, за попытки его наладить, вы будете жестоко наказываться. Вам запрещается говорить с кем-либо, кто придет сюда. Хотя, будем надеяться, что сюда, кроме тех, кого мы с вами ждем, никто не придет. Я рад, что Константин Николаевич любит уединение. Это здорово облегчает нашу задачу.
— Пусть говорит, — думала Диана, — он уже давно представлял себе, как и что он будет говорить. Готовился. Может быть, даже репетировал перед зеркалом. Что ему надо, сраному психологу, чего он тянет? И тут та, вторая, до смерти перепуганная, отчетливо сказала у нее внутри: «Только бы с детьми ничего не случилось». И Диана обмерла, стараясь не проявить на лице охвативший ее, на этот раз почти бесконтрольный, ужас.
— Я знаю, что Константин Николаевич сегодня перезвонит вам, что бы сообщить свой номер телефона в гостинице… Кстати, в доме два аппарата?
— Да, — сказала Диана. — Радиотелефон здесь и радиотелефон в гостиной второго этажа.
— Ваш мобильный?
— У меня нет его с собой.
Это было правдой. Ее телефон лежал между сидениями, в стоящей на лужайке «астре». А, значит, недосягаемый, как Северный полюс. И батарейка в нем должна была быть на последнем издыхании. Проклятая забывчивость! Ну, кто б знал?!
— Превосходно, — он сделал движение рукой, и один из свиты двинулся по винтовой лестнице на второй этаж.
— Детей не испугайте, — брезгливо проговорила Диана, усилием воли овладев собой, — видом своим.