Lex est voluntas
Шрифт:
– А за что его разыскивали? – осторожно поинтересовался Стариков.
– Нарушение Кодекса, – ответил Палпалыч. – Серьезных последствий не было, поэтому особо и не искали. Восемь лет назад Арепьев поставил опыт на жителях Москвы. Он тогда работал преподавателем в Институте воли. Пока мы разбирались, чего он натворил, этот лысый дядька слинял.
– Гм. А можно мне посмотреть его дело? – попросил Степан.
– Хочешь поймать обидчика? – понимающе усмехнулся старший квестор. – Я не против, только в одиночку его не задерживай.
В мыслеинтерфейсе Старикова появился новый файл с материалами
– Ну что, Степан, боевое крещение ты прошел, хоть и не совсем удачно, – подвел итог Чащин. – Вот тебе текущие задачи, – перекинул он парню ещё с десяток файлов. – Сейчас покажись врачам и до конца дня отдыхай. А завтра с утра – впрягайся.
Аэротакси подлетело к зданию, напоминавшему закрученные спиралью разноцветные ленты, и приземлилось на площадке тысяча пятнадцатой квартиры. Стариков вылез из машины, прошел в прихожую и оттуда поднялся по широкой лестнице в зал. Наверху его встретила Дарья – рыжеволосая девушка с голубыми глазами.
– Привет, Степашка, – чмокнула она парня. – Давай быстрее купайся, ужин стынет.
Небольшой столик возле широкого окна был заставлен бумажными коробочками из «Снежного лотоса». Приняв душ, Степан приземлился на стул и воткнул палочки в ароматную лапшу.
– Ну что, волны были? – поинтересовалась Дарья. – Успел покататься?
– Да, – кивнул Стариков. – Палпалыч удачный момент выбрал, чтобы связаться – я как раз под гребень зашел. Он мне задание объясняет, а я его слушаю и думаю, как бы не навернуться, – усмехнулся парень. – Доску пришлось в местном клубе оставить, потом заберу.
– О, давай рассказывай про свое первое задание! – в предвкушении подобралась девушка.
– Гм. Да в общем, это был провал, – опустил взгляд Степан. – Преступник вырубил меня и сбежал.
– Бедненький, – погладила его руку Дарья. – Сильно досталось?
– Не очень, я уже в норме, – заверил парень. – Слушай, ты же у нас препод по истории?
– Еще два года учебы и – да, – улыбнулась рыжеволосая девушка. – А что?
– Знаешь, где можно достать записи от две тысячи двести восьмого года? Дневники, письма – что-нибудь в этом роде.
– Чьи именно записи? – не поняла Дарья.
– Обычных людей.
– Из какого-то конкретного города? Страны?
– Нет, можно из любого места.
– В архивных базах данных должны быть, – подложила себе в лапшу грибы девушка.
– А на бумаге?
– Не знаю, – пожала плечами она. – Почти четыреста лет прошло, найти будет сложно. Музеи могут хранить бумажные документы, но письма простых людей – вряд ли. Если только у кого-то есть семейный архив… А зачем тебе?
– Хочу проникнуться той эпохой, – разлил чай по чашкам Степан. – Мировые войны, первый контакт, основание Института воли – романтика!
– Ты ищешь что-то конкретное, – проницательно заметила Дарья. – И, если скажешь, что именно – найти будет проще.
– Я пока сам не знаю, чего ищу, – признался Стариков. – Но думаю, что заметки тех лет мне помогут.
– Ладно, поспрашиваю у знакомых, может у кого-то сохранились семейные дневники, – пообещала девушка.
– Спасибо, – улыбнулся Степан. –
– Ну уж нет, красавчик, ночью сам расплатишься, – насмешливо прищурилась Дарья.
Наутро Стариков открыл наугад один из новых файлов и углубился в изучение дела. На картинках мелькали виды Цереры – там располагалась экспериментальная площадка терраформистов. Представив, сколько аномалий завязано в тугой узел на этой карликовой планете, Степан чертыхнулся. Но откладывать выбранное дело и браться за другое не стал.
Ближайший портал на Цереру находился в Институте воли, поэтому Стариков направился в альма-матер.
Здания института занимали несколько кварталов в северной части Москвы. Кроме лекционных залов, лабораторий и общежитий на обширной территории располагались три бассейна, стадион, парк, сеть закусочных и музей. По кампусу курсировали флайбасы, возле общежитий возвышался многоэтажный транспортный узел.
Степан вошел в салон пузатой маршрутки вместе со студентами из Индии. Смуглые юноши и девушки на протяжении короткого полета бросали на него настороженные взгляды. Стариков сначала решил, что измазал футболку кетчупом, но потом понял, что дело в значке квестора – в мыслеинтерфейсе, в общедоступном для просмотра профиле красовался алый треугольник с золотым орлом в центре. Для студентов Института воли квесторы были ходячим напоминанием о Кодексе. Степан вспомнил, как сам на первом курсе вытягивался в струнку и мысленно перебирал все свои мелкие нарушения, стоило человеку с алой эмблемой оказаться рядом. Чтобы не нервировать молодежь, парень скрыл значок в профиле, оставив для обзора только имя.
Лаборатория терраформирования – огромное здание в форме куба – источала запахи перегноя и молодой листвы. Внутри, в изолированных «аквариумах» с вакуумом и жестким рентгеном студенты игрались с законами природы, пытаясь подогнать их к нуждам земной флоры и фауны.
У входа Стариков наткнулся на Тимофея – знакомого, с которым тренировался в одной команде по плаванию. Рослый детина с размахом рук в два метра широко улыбнулся.
– Держи краба, – сдавил он железной хваткой ладонь Степана.
– Ты тут чего делаешь-то? – поинтересовался квестор, встряхивая пальцами, чтобы восстановить в них кровообращение. – Вроде на дальние планеты собирался.
– Финансирование урезали, – пробасил Тимофей. – Я, пока работы нет, решил науку двигать. В аспирантуру, вот, готовлюсь поступать. А ты на Цереру намылился?
– Ага.
– Пойдем, провожу, – приобнял квестора за плечи будущий аспирант. – Мне в ту же степь. А ты дорогу запоминай, – подмигнул он. – Скоро пригодится. За тем жующим студиозусом – налево.
– В смысле «скоро пригодится»? – не понял Степан.
– Ты же теперь квестор, – пояснил Тимофей. – А ваша братия из Цереры не вылезает. Раз в месяц юные и пытливые умы устанавливают там закон, который мы потом всей кафедрой снять не можем.
– Не догадываешься, случайно, кто источник новой аномалии?
– Тут не надо быть великим детективом, – пожал могучими плечами терраформист. – В прошлую пятницу занятия были только у сто сорок третьей группы. Аномалия как раз тогда и появилась.