Лейденская красавица
Шрифт:
– Испанец побеждает!
В ответ раздался глухой ропот, прокатившийся по толпе:
– Нет, голландец! Голландец забирает вперед!
Среди этого крайнего возбуждения, – может быть, как следствие этого самого возбуждения – в уме Лизбеты произошло нечто странное. Бег, его подробности, все окружающее исчезли. Действительность сменилась сном, видением, в котором Лизбета жила. Что она видела в эту минуту?
– Сумасшедший! – раздался
Она видела, что испанец и голландец борются из-за победы, но не из-за победы в беге. Она видела, как черный испанский «волк» обходит нидерландского «барсука», но «барсук», упрямый «барсук» еще держится.
Кто победит? Горячее или терпеливое животное?
Борьба ведется смертельная. Весь снег кругом покраснел, крыши Лейдена все были красные, так же, как небо. При густом свете заката все казалось залитым кровью, между тем как крики окружающей толпы превратились в яростные крики сражающихся. В этих криках слилось все: надежда, отчаяние, агония, но Лизбета не могла понять их значения. Что-то подсказывало ей, что объяснение и исход всего этого знал один Бог.
Быть может, она на минуту потеряла сознание от резкого ветра, свистевшего у нее в ушах, быть может, заснула и видела сон. Как бы то ни было, ее глаза сомкнулись, и она забылась. Когда она пришла в себя и оглянулась, сани их уже были близки к призовому столбу; но впереди неслись другие сани, запряженные некрасивым серым рысаком, скакавшим так, что его брюхо, казалось, задевало землю, а в санях стоял молодой человек с лицом, будто отлитым из стали, и плотно сжатыми губами.
Неужели это лицо ее двоюродного брата Питера ван де Верфа, и если это он, то какая страсть наложила на него такую печать?
Лизбета повернулась и взглянула на того, в чьих санях ехала.
Был ли это человек, или дух, вырвавшийся из преисподней? Матерь Божья!.. Какое у него было лицо! Глаза остановились и выкатились из орбит, так что видны были одни белки; губы полуоткрылись, и между ними сверкали два ряда ослепительных зубов; приподнявшиеся кончики усов касались выдавшихся скул. Нет, то был не дух, не человек. То было живое воплощение испанского «волка».
Ей показалось, что она опять готова лишиться чувств, когда в ее ушах раздались крики: «Голландец перегнал! Проклятый испанец побежден!»
Тут Лизбета поняла, что все кончено, и вновь потеряла сознание.
Глава II. Долг платежом красен
Когда Лизбета пришла в себя, она увидала, что все еще сидит в санях, немного отъехавших от толпы, продолжавшей неистово приветствовать победителя. Рядом с «волком» стояли простые сани, запряженные неуклюжей фламандской лошадью. За кучера в них был испанский солдат, а другой испанец, по-видимому сержант, сидел в санях. Кроме них никого не было поблизости: народ в Голландии уже научился держаться в почтительном отдалении от испанских солдат.
– Если вашему сиятельству угодно будет поехать туда теперь, то все можно уладить без излишних хлопот, – сказал сержант.
– Где она? – спросил Монтальво.
– Не дальше мили отсюда.
– Привяжите ее на снегу до завтрашнего утра. Лошадь моя устала, и мы не станем утомлять ее больше, – начал было граф, но оглянувшись на толпу позади, а потом на Лизбету, прибавил: – Впрочем, нет, я приеду.
Может быть, граф не желал слышать соболезнований по поводу постигшей его неудачи или хотел продолжить катание со своей
– Сеньор, куда мы едем? – спросила Лизбета в испуге. – Бег кончен, я должна вернуться к своим.
– Ваши заняты поздравлением победителя, – отвечал Монтальво своим вкрадчивым голосом, – и я не могу оставить вас одну на льду. Не беспокойтесь, мне надо съездить по одному делу, которое займет у меня не больше четверти часа. – И он снова хлестнул коня, побуждая его идти скорее.
Лизбета собралась протестовать, даже думала было выпрыгнуть из саней, но в конце концов ничего не сделала. Она рассудила, что покажется гораздо естественнее и менее странно, если она будет продолжать катание со своим кавалером, чем если станет пытаться бежать от него. Лизбета была уверена, что Монтальво не выпустит ее по одной только ее просьбе: что-то в его манере предсказывало ей это. И хотя ей вовсе не хотелось оставаться в его обществе, все же это было лучше, чем стать смешной в глазах половины лейденского населения. К тому же она не была виновата, что попала в такое положение, – виной всему был Дирк ван Гоорль, который должен был бы подойти, чтобы высадить ее из саней.
Когда они поехали по замерзшему крепостному рву, Монтальво наклонился вперед и начал вспоминать о беге, выражая сожаление, что проиграл, но без заметного озлобления. Неужели это тот самый человек, который пытался так хладнокровно опрокинуть противника, не рассуждая, что это нечестно, и не думая о том, что так можно было человека убить? Неужели это тот самый человек, у которого лицо сейчас было, как у дьявола? И случилось ли все это в действительности или, быть может, это только плод ее воображения, смущенного быстротой и возбуждением бега? Без сомнения, она не все время была в полном сознании, так как никак не могла припомнить, чем действительно окончился бег и как они выехали из окружавшей их кричавшей толпы.
Пока она раздумывала обо всем этом, время от времени односложно отвечая Монтальво, сани, ехавшие впереди, завернув за один из восточных бастионов, остановились. Местность кругом была пустынная и унылая: по случаю мирного времени на крепостных стенах не было часовых, и на всей обширной снежной равнине за крепостным рвом не видно было ни одной живой души. Сначала Лизбета вообще не могла ничего разглядеть, так как солнце зашло и ее глаза еще не привыкли к лунному свету. Но через несколько минут она увидела кучку людей на льду одного из изгибов рва, полускрытую засохшим камышом.
Монтальво также увидел людей и остановил лошадь в трех шагах от них. Людей было всего пятеро – три испанских солдата и две женщины. Лизбета взглянула и с трудом сдержала крик ужаса, так как узнала женщин. Высокая темная фигура с пронзительными глазами была не кто иная, как торговка шапками, испанская шпионка Черная Мег. А в той, которая скорчившись лежала на льду с руками, связанными назад, с седыми волосами, распущенными чьей-нибудь грубой рукой и разметавшимися по снегу, Лизбета узнала женщину, называвшую себя Мартой-Кобылой, сказавшую давеча, что знала ее отца, и проклинавшую испанцев с их инквизицией. Зачем она здесь? Тотчас же у нее в голове нашелся ответ: она вспомнила слова Черной Мег, что голова этой еретички оценена в известную сумму, которая сегодня же будет у нее в кармане. Зачем это перед арестованной во льду прорубили четырехугольную прорубь? Неужели… Нет, это было бы слишком ужасно.