Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин)
Шрифт:
– Доктор Гирин, – окликнула Сандра, – вы смотрели рану Даярама?
– Смотрел. Кость цела. Сильное сотрясение мозга.
– Когда же он очнется?
– Он должен был давно очнуться. Когда его увозили, я попросил врачей дать ему большую дозу снотворного. Чем позднее он проснется, тем лучше. Больше наберет сил.
– Лучше бы его убили вместе с ней, – поднял голову Чезаре.
– Пожалуй, да! Но насколько знаю индийские обычаи, хоронить Тиллоттаму, то есть сжечь ее, должен он сам. Придется отложить его госпитализацию. Я звонил профессору Витаркананде, и мне стало как-то спокойнее за Даярама.
– Боже мой, боже мой, наша Тиллоттама мертва! – Леа, все время крепившаяся, разразилась отчаянными
Чезаре привлек Леа, прильнувшую к нему, содрогаясь от рыданий. Наступившая наконец нервная разрядка была благодетельна для нее.
Гирин заложил руки в карманы и пошел на веранду, где и остался стоять, глядя на звезды.
Сима вошла в гостиную, вкатив перед собой столик с посудой и чайниками. Поискав глазами, она вышла на веранду. Широкая спина Гирина заслоняла фонарь уличного освещения. Он не то напевал почти неслышно, не то нашептывал, и Сима уже знала, что так он утешает сам себя в трудные минуты жизни. Она приблизилась бесшумно, понимая, что мужу нельзя мешать в такие моменты. Сима услышала слова романса «Ни отзыва, ни слова, ни привета» и поразилась глубине его значения, неожиданно открывшейся ей в горькой тоске этой ночи. Гирин, смотревший на высокие созвездия, опустил голову. Голос его дрогнул и прервался с последними словами – «Как в мрак ночной упавшая звезда». Сима не выдержала, всхлипнула и, обливаясь слезами, бросилась на грудь к мужу.
– Вот и упала в вечный мрак «Звезда Индии», – пробормотала она. – Неужели нельзя было спасти ее, Иван, милый?
– Нельзя, зорюшка! Другая рана, но не эта! Не плачь, она ушла сразу, в полном расцвете красоты и сил. Для нее это хорошо! Куда хуже Даяраму!
– Я не могу... не могу примириться, – тихо всхлипывала Сима, – такая мерзкая, чудовищная жестокость! Почему так случилось, Иван?
– Знаешь, я впервые остро почувствовал, как рядом с великой любовью всегда тянется черная бездна. Очень верен образ звезды, упавшей во мрак. Это немилосердная несправедливость жизни в нашем мире. Человек озаряется и возвеличивается светом и теплом большой любви, но одновременно появляется чувство бездны потери. Не страх, он более конкретен и узок, а нечто гораздо большее, паника чудовищной утраты смысла всей жизни, когда впереди останется лишь непроглядная тьма.
Сима крепко поцеловала мужа и шепотом, словно боясь привлечь внимание темных сил, сказала, что черная пропасть на краю жизни ей также знакома.
– С той поры, как я накрепко полюбила тебя! – пояснила она.
Гирин молча гладил густые спутавшиеся волосы жены.
– Пойдем к людям! – наконец сказал он, увлекая Симу в гостиную.
Чезаре, увидев Гирина, поднялся и подошел к нему с официальным видом.
– Доктор Гирин, я должен сообщить вам, что продумал предложение ваше и Тислава. Я достану корону и передам ее вам! Как только на юге кончатся зимние бури, мы с капитаном Каллегари наймем корабль и сделаем это. Как можно скорее! Только я могу найти корону, а мало ли что может со мной случиться. Жизнь так хрупка. – Гирин задумался.
– Мне кажется, что передача короны нам была бы неправильным делом. Это древнейшая реликвия индийской земли и принадлежит ее народу. Поэтому передача черной короны правительству Индии – справедливая вещь. А нам, то есть опять-таки не нам, а правительству Советской России, следовало бы отдать один из серых кристаллов короны. Потому что отец Мстислава открыл заново эти камни, потому что они были у нас украдены и только с нашей помощью понято их значение. И еще потому, что мы сможем обнародовать эти исследования вопреки тайным делам, что задумываются людьми с кольцами, искателями серых камней. Таково мое
Чезаре порывисто пожал протянутую руку. Гирин спросил:
– Вы что-то хотите узнать у меня, но не решаетесь? Наберитесь храбрости. У меня ведь нет никаких комплексов, и потому можно спрашивать о чем угодно.
– Да, вы правы! Дело вот в чем, я видел, как вы... что вы можете сделать с человеком, даже с такой опасной змеей, как Ахмед...
– Иными словами, почему я просто не приказал вам отдать корону?
– Да, да!
– Ну, не говоря уже об этике и морали, гипноз ведь не чудо и его возможности очень ограничены. Любопытно, что его куда легче использовать на доброе, чем на злое дело. Отсюда и древнее поверье, что врожденный дар внушения пропадает, если его используют во зло людям.
Чезаре нехотя простился с русскими, казалось, накрепко вошедшими в его жизнь.
Билет Иверневу достался на ночной самолет Эр Индиа, и геолог был огорчен, что не увидит напоследок снежного великолепия Гималаев.
В полутемном самолете под ровный гул моторов Ивернев, полузакрыв глаза, сосредоточенно думал, стараясь представить себе встречу с матерью. Евгения Сергеевна прислала ему в Дели письмо. В десятый раз он развернул уже потершийся листок бумаги. Огромный самолет вздрагивал и продолжал нести его домой, к тому, без чего он не представляет себе своей жизни. Но без Таты, и это теперь навсегда! Какое страшное слово! Только теперь он понял всю беспросветную тьму его отрицательного значения.
«Мой дорогой, – писала мать, – мне пришлось пережить еще горе. Тата пришла ко мне, прочитав «Дар Алтая». Она знала, что ты далеко, и только потому пришла. Так она сказала, и я чувствую меньше свою вину, что не сумела удержать ее для тебя. Не смогла убедить. Иногда мне кажется, что права Тата, иногда – что ты, с твоей великолепной уверенностью в силе своей любви.
Тата призналась мне во всем. Войдя в дом как враг, вернее – как вор, она полюбила. Тебя и меня. Во всю силу великого контраста между тем, что она нашла в нашем доме, и ее жестоким прошлым и будущим. Между ласковой крепостью новой опоры в жизни, новых интересов, друзей и счастья любить и быть любимой. И еще сильнее от отчаянного сознания безвыходности своего положения, невозможности спасти свою любовь, не подвергая смертельной опасности не только себя, но и нас.
Тата плакала, как девчонка, говоря мне об этом, и я видела, что это правда.
Она вырвалась из державших ее цепких преступных лап и никогда не вернется к прошлому. Это сделала твоя любовь, и моя тоже. Но она исчезнет навсегда в необозримых далях нашей страны. И не потому только, чтобы ускользнуть от мести преступной шайки. В недолгие недели у нас, когда она была любимой, красивой и чистой, любила сама и впервые поняла, какой королевой чувствует себя женщина в добром счастье, она забыла обо всем, кроме тебя.
Короткое счастье злополучной девушки не возродится. Она не способна прийти в наш дом, к тебе, ко мне, прощенным вором, потому что это вечно будет стоять между ней и нами. И единственное, что она могла сделать, – это уйти навсегда. И она ушла, сын!»
Ивернев понял, что мать права и Тата потеряна. Еще не было острой боли или тоски, рана безнадежности только начинала давать себя знать.
Виденное и испытанное им за прошедший трудный год – «перевертыш» – сделало его взрослее на несколько лет. Он пережил счастье и горе большой любви, увидел огромную страну с древней культурой и великим многообразием четырехсотмиллионного народа. Встретился с людьми, мудрыми, как Гирин, прекрасными, как Тиллоттама и Сима, ищущими, как Даярам, столкнулся с темными силами международных гангстеров...