Либфраумильх клостер. Обитель молока Святой Девы
Шрифт:
– Идете к святым мощам? – Спросил рыцарь постарше.
– Да, к святому Якову, – кивнула Марта, запивая пирог пивом. Надо заметить, что пиво пили в этих землях дети с раннего возраста, поскольку вареный напиток было пить надежнее, чем воду из реки. И хоть земля изобиловала источниками, сходить с маршрута ради очередного Wasser-Quelle было глупо, поэтому фляга с водой за поясом паломника часто пересыхала и наполнялась пивом в ближайшей таверне.
– Поклонитесь святому и за нас, – опустив голову, произнес второй рыцарь. – Мы идем освобождать Святую Землю от неверных.
– Тогда и вам предстоит побывать на святых местах, – отозвалась Марта. – Значит, мы на север, а вы – на юг, – заключила она, прожевывая пирог.
В этот момент в таверну ворвалось пятеро человек. Они собирались пограбить паломников, но встретили отпор рыцарей Густава и Фердинанда. Разбойники были связаны по рукам и ногам, а на шум снизошла из своих покоев швестер Пела. Увидев Марту за столом с рыцарями, она направилась, чтобы забрать ее в комнату. Но с каждым ее шагом решимость спасти девицу от мужланов сменялась признательностью за спасение всех паломников этими «мужланами» от грабежа и насилия. Подойдя к столу рыцарей, она только произнесла:
– Господь да умножит дни ваши за помощь богомольцам.
– Сестра, – сказал рыцарь постарше, по имени Густав, – Господь ведь тоже мужчина, и апостолы, и пасторы. Не сужайте свой кругозор, и мир вам преподнесет не мало подарков.
– Простите, у меня есть свои причины, чтобы не доверять мужчинам, – возразила швестер, но в ее голосе уже не было той же уверенности, что раньше.
Тогда сказал Фердинанд:
– Брат Густав, послужить этим паломникам на пути в святому настолько же богоугодно, как избавить Святые земли от неверных. Грабители и насильники в наших землях в христианской стране куда опаснее, чем язычники в странах Востока.
– Согласен, брат, – ответил Густав, и они склонились на колено перед распятием, которое украшало восточную стену таверны.
– Мы клянемся охранять паломников на пути к святыне и, если придется, положить за них свою жизнь, – произнес Густав.
– Да будет так, – сказал Фердинанд.
Трапеза закончилась, и они все разошлись по комнатам.
В эту ночь Марта не сомкнула глаз, поскольку до самых петухов выслушивала восторженные реплики швестер Пелы о благородстве доблестных рыцарей.
– Уж не знаю, что и хуже, презирать мужчин или восторгаться ими. В любом случае, это лишает покоя, – заключила Марта, накрывая голову одеялом, чтобы утренние лучи не помешали ей отдохнуть перед очередным долгим переходом.
Все последующие дни до города Гамбурга прошли одинаково спокойно и интересно. Густав оказался замечательным рассказчиком, и удивлял паломников описанием святой Земли, экзотических животных и диковинных фруктов. Швестер Пела стала подводить брови и румянить щеки. Она непременно садилась в поле зрения Фердинанда и старалась выказать пример благочестия, чтобы привлечь его и без того восторженный взгляд.
Как то, проходя мимо комнаты, где разместились рыцари, Марта услышала слова Густава:
– Брат, пока мы идем звездным путем, мы как братья и сестры во Христе, не забывай от этом.
Глава Четвертая
Оставляя прошлое позади себя
Париж, 2000 год.
– Вернись, мерзавка, – слышала, сбегая по лестнице, Мари крики матери. Она опять застала ее с альфонсом, нагрубила им обоим, и, стащив у него пачку сигарет, побежала из дома. Мари курила с десяти лет, предпочитая легкие женские сигариллы, но и американским Мальборо не брезговала.
– Ничего, купит себе еще, на мамины денежки, – проворчала она, взбираясь по улочкам к Белому Слону Монмартра. На лестнице у собора Мари могла сидеть часами и любоваться на город. Во все стороны бежали дорожки, на 50 километров, и со всех сторон видны были те места, с которыми ее что-то связывало. Там, на крыше Нотр-Дам, она впервые целовалась с Жаком и смеялась над гаргульями, корчащими им страшные мины. Тут, под мельницей, она убежала от него, и больше не встречалась, перестала отвечать на звонки и просто исчезла. Иногда ее беспокоили сомнения, что Жак, должно быть, переживает, но желание ни с кем не связывать свою жизнь брало верх. Просто жить одним днем, знакомиться в кафешках, говорить обо всем, но не подпускать никого близко к сердцу, – таково было ее кредо, вынесенное из горького опыта матери, из ее бессонных ночей после ухода отца, и желания вернуть то благополучное правильное время любой ценой. Отец где-то под Леоном, с другой женой воспитывает других детей, а Мари, как ей после этого верить в любовь?
Скрипач, игравший в сквере, начал исполнять мелодию из «Шербурских зонтиков», а у Мари от переполнявших чувств, текли по щекам слезы.
– Сакрэ Кёр, – указывал на Белого слона экскурсовод с зонтиком, и Мари, вслед за азиатскими туристами, пошла в собор. Не смешные горгульи, как прежде, на нее от самого входа смотрел Христос в белых ризах с поднятыми словно для объятий руками.
Группа туристов из Германии исполняла какой-то средневековый гимн на вульгате, но корни слов, единые для всех народов старушки-Европы, были узнаваемы даже Мари, знавшей всего-то французский и английский со словарем.
«Матер долороса» – выхватывала слова Мари, вспоминая, что ее тетка Долорис часто жаловалась, что названа в честь скорби. Да, каждое слово древнего гимна, соединенное нитями взаимосвязей с маркой машины – Фиат (да будет), с названиями магазинов и имен, обретало в Мари свой исконный, всеобъемлющий смысл. Туристы закончили петь, и Мари подошла поблагодарить их за чудесное исполнение. Молодые парни и саксонские, с русыми косами девушки кланялись ей с одним и тем же «данке». И только последний, в баварских подтяжках юноша заговорил с ней на хорошем, чуть провинциального говора французском. Они шли «звездным путем», как он предстал во сне Карлу Великому, млечному пути от Франции до Испании, к мощам святого Якова. В их глазах горели звездочки от величия начинания, и Мари, вышедшая покурить у Белого слона, решила, не заходя домой и не взяв ничего с собой, идти вместе с ними. Маме отправила короткую смс: «буду через месяц»…
Мари вернулась в Париж через три месяца. В длинном итальянском платье она шла по Монмартру, и ткани кружили у ее ног в плавном вальсе. Прохожие останавливались полюбоваться стройной и слаженной девушкой, а люди постарше угадывали в ее взгляде гармонию и покой. Она встретилась с Жаком у той же мельницы и обещала навсегда остаться с ним. Зайдя за вещами домой, она вернула маме пачку Мальборо, и подарила на память ракушку из Испании. Прошлое оставалось в этих стенах, за ними начиналось прекрасное настоящее и удивительное будущее.