Либидо с кукушкой. Психоанализ для избранных

Серия «Научпоп для всех»

Посвящение

Ховринской Заброшенной Больнице, которую в очередной раз планируют снести. Ничего у них не получится. Ховринская твердыня будет стоять вечно.

Михаилу Щербакову и Дмитрию Быкову за их смелые нарративные эксперименты.

Евгению Вольнову за душевные пранки, насыщенные стримы и неповторимую атмосферу конфача.

Психоанализ пишется клиентами. Поэтому обречены на застой специалисты, которые с умным видом постоянно что-то записывают в блокнотик. Вы все равно не сможете извлечь информацию из потока свободной речи клиента. Свободная речь несет информацию только для самого говорящего. Слушатель получает не информацию, а аффект.

Далеко не все аналитики могут спокойно выносить аффекты, которыми одаривает их клиент. Поэтому они изобретают защитные средства вроде конспектирования, переспрашивания, обильных интерпретаций. Беседа с подобными специалистами может быть содержательна и интересна клиенту, но бессознательное в этом разговоре почти не участвует.

Отбросив методологический пафос, скажем проще: нам лень делать записи во время сеанса. Протоколы сессий и их перечитывание, диктофонные записи и их переслушивание – это попытка обнаружить в переваренном тортике следы сливочных розочек. Жак Рансьер [1] использовал меткое выражение «немая речь». Звуковые файлы, исписанные тетрадные листы, клинические отчеты, доклады на конференциях – все это немая речь. И ведь есть клиенты, которые посещают конференции, где «блистают» их аналитики. И ведь есть аналитики, которые этим положением дел гордятся. Но это немой диалог. Там нет свободной речи, а значит нет преодоления сопротивления, нет прогресса.

На это модно отвечать, что сопротивление вовсе не обязательно преодолевать, что клиенту должно быть комфортно. Отдельные личности всерьез говорят о каком-то экзистенциальном поиске смысла [2] , об обретении счастья в кабинете, о втором рождении личности. Фройд доказал [3] , что если счастье в условиях нашей культуры вообще существует, то достигнуть этого счастья субъект должен сам. Вне кабинета. На этом вопрос о счастье считаем закрытым. Мы не в утешителей играем, мы решаем конкретные проблемы.

Человек – это бог на протезах [4] . Психоанализ эти протезы чинит. Иногда учит ими правильно пользоваться. Вот что происходит в кабинете.

Но иногда психоаналитику удается чуть больше: придумать новую модель протезов и запустить ее в серийное производство, заменить деревяшку на бионическую ногу, инвалидную коляску – на искусственный позвоночник, крылья Икара – на реактивный ранец. Однако для этого в кабинет должен прийти сам Икар и громко заявить, что перья и воск ему надоели.

Клиент,

о котором сейчас пойдет речь, гениально сыграл роль Икара, перевернув греческую трагедию с глиняных ног на голову. Его случай позволил психоанализу отрастить дополнительную пару крыльев и значительно ускорить решение целого ряда типичных проблем. Случай Икара [5] – так и условимся называть эту отправную точку. Тем более, что наш Икар дал согласие на публичный пересказ только аналитической сути его истории. От любых намеков на возраст, происхождение, место проживания, профессию и семейное положение он просил воздержаться. Тем лучше, потому что эти сведения нам не понадобится (когда они вообще были полезны для разбора случаев из практики?).

Клиент обратился по поводу панических атак. Это комплекс психосоматических реакций, который принято связывать с так называемой социофобией. В местах большого скопления людей у клиента учащался пульс, происходило интенсивное потоотделение, сбивалось дыхание. Прямой зрительный контакт со случайным прохожим или обслуживающим персоналом запросто мог вогнать мужчину в состояние ступора. Разговоры по телефону или скайпу никаких проблем (предсказуемо) не вызывали.

Клиент сам выбрал кушетку (в кабинете всегда есть альтернатива в виде кресла) и стандартное расписание – четыре сеанса в неделю по 50 минут. Прямой зрительный контакт отсутствовал (аналитик находился за изголовьем кушетки). На второй сеанс клиент принес большую подушку для более комфортного сидения. Да, на кушетке именно сидят, а не лежат – в немецком языке это отражено буквально. Но клиент, удобно устроившийся с подушкой на психической дыбе, меньше всего беспокоился о лингвистических нюансах. И если вы думаете, что мы сейчас кинемся анализировать роль подушки в бессознательных процессах, то ошибаетесь. Неумение различить главное и второстепенное – один из критериев шизофрении или принадлежности к современным школам «психоанализа».

Что главное на сеансе? Свободное ассоциирование. Но не только. Давайте сразу сделаем обобщение. Главное – это феномен свободной речи, то есть способность субъекта произнести истину о самом себе. Формула, известная еще с античных времен, актуальна в наши дни. На свободную речь способны далеко не все. Субъект испытывает внутреннее сопротивление, колеблется, стыдится. Именно сопротивление подвергается психоанализу в первую очередь. Если клиент не сопротивляется, то вы вяло работаете.

Задача аналитика – вернуть клиенту свободу речи. Дальше психика сделает все сама. Логичный вопрос: как именно освободить речь? Зависит от архитектуры внутренней тюрьмы. Планы побега из лагеря классического невроза (навязчивость, истерия, фобия) давно нарисованы и изучены. Психотические лабиринты тоже усыпаны цветными нитками Ариадны и ее многочисленных потомков. В этой книге мы разберем новый тип психической неволи, когда субъект находится в плену у собственного времени. И подготовим типовой план побега.

Насколько свободной была речь Икара на первых сеансах? В плане содержания – вполне. Но в анализе стоит обращать внимание на структуру. Говорить можно что угодно, но не как угодно. Рассказы Икара больше напоминали ролики популярных видеоблогеров или посты в соцсетях. Обилие междометий, сокращений, неоконченных предложений. Изложение обладало ярко выраженной дискретностью, то есть хорошо разделялось на смысловые блоки. Внутри каждого блока не было никаких проблем с логикой, целостностью – завершенная мысль, твит.

Явилось ли это следствием долгого сидения в интернете? Мы не склонны к линейным и топорным выводам. Пусть о вреде интернета кричат на каждом углу печально известные дамы из политической периферии. Вреден не интернет как таковой. Это инструмент хранения, обмена, создания, массового распространения и обсуждения информации. Этот инструмент используется, среди прочего, для самообразования, развлечения и общения. Или имитации такового. Так получилось, что этим инструментом стало активно пользоваться большинство. Опасен и уродлив не интернет, а часть общества, наполняющая его информационным шумом.