Лица века
Шрифт:
После космического полета у него была Академия имени Жуковского. Здесь возник интерес к перспективам космической авиации как к совершенно новому, но очень многообещающему и увлекательному делу. Дипломный проект на эту тему. Учеба в Академии Генерального штаба и диссертации – кандидатская, затем докторская. Служба в Главном управлении космических исследований Министерства обороны СССР. Семь лет – заместитель командующего по опытно-конструкторской и исследовательской работе в космических войсках, а потом первый заместитель командующего. Лауреат Ленинской премии за участие в создании уникального комплекса «Зенит». А беседа эта состоялась незадолго до его 65-летия и, увы, до безвременной кончины.
Виктор Кожемяко. Прежде всего, Герман Степанович,
Герман Титов. Этот вопрос достаточно часто задают. Говорят о героизме, о подвигах, о славе. Но мы ведь шли в первый отряд космонавтов, вовсе не думая о славе и наградах. Мы шли потому, что было интересно! Молодые летчики-истребители, а нам вдруг предложили летать на каких-то спутниках, ракетах, в какой-то космос. И это было главное желание у всех нас, первых двадцати: полететь на новых, не известных еще кораблях в неизведанное.
В. К. Не думая о будущих лаврах и о значимости того, что вам предстоит?
Г. Т. Я по-настоящему осознал, что произошло, только когда нас пригласили 14 апреля на Красную площадь. И когда, находясь на гостевой трибуне возле Мавзолея, с левой стороны, я увидел человеческое ликующее море, а своего друга Юру – на Мавзолее, рядом с руководителями партии и правительства. Только тут я вполне, кажется, понял: произошло действительно нечто из ряда вон выходящее. Это к тому, что ни о каких звездах и чинах мы тогда не помышляли. А как теперь, с высоты пройденных лет, свершенное тогда воспринимается… Да, понимаешь прежде всего, какой подвиг совершили конструкторы наши во главе с Сергеем Павловичем Королевым, спроектировав межконтинентальную баллистическую ракету, а на ее базе – космический корабль, который вывел человека в космос. Кстати, модернизированная эта ракета летает и до сих пор. А за конструкторами, Сергеем Павловичем в том числе, стояли коллективы инженеров и рабочих, стояли заводы, которые в кратчайшие сроки делали поистине великие, прорывные дела. Вот с высоты прожитых лет я особенно понимаю их гигантский труд, гигантское напряжение и гигантскую ответственность.
А если вернуться в то время, в 1961 год, то, наверное, можно сказать: все люди, причастные к космонавтике, действительно совершили подвиг. Они вывели нашу страну, с точки зрения технологий, новейшей техники, на самые передовые позиции в мире.
В. К. Сегодня это особенно актуально звучит. Разве не так, Герман Степанович? Учитывая, где мы оказались… И если не думали те люди о чинах и званиях, то, наверное, о Родине и о том, что для нее это значит, думали все-таки?
Г. Т. Чтобы понять, надо опять-таки мысленно вернуться в 1961 год. Теперь над этим могут посмеиваться и даже изгаляться, но мы в самом деле думали о Родине, о Советском Союзе и советском народе, и мы представляли советскую державу, советский народ.
Я хочу привести такой пример. Юрий Алексеевич сколько стран объехал на разных континентах и был самым желанным гостем, самым дорогим человеком – везде. Его принимали президенты, короли, премьеры. А ведь он из Советской страны! Там, в других странах, был совершенно другой политический, социальный, экономический строй, а принимали его, представителя Советского Союза, как лучшего представителя человечества. То есть человечество было представлено советским человеком!
Помню, когда я был в Индонезии в 1962 году, на одной встрече мне задали вопрос: скажите, а почему так получилось, что советские первыми полетели в космос? До сих пор мы считали, что все технические чудеса исходят из Америки, и вдруг – первый спутник из Советского Союза, первый лунник – тоже, и вот теперь – первый человек в космосе! Как же это? Откуда все взялось? Значит, полет Юрия Алексеевича во многом перевернул представление о Советском Союзе у людей в мире.
В. К. Ну а Юрий Алексеевич и вы стали олицетворением советской державы. Причем у Гагарина фамилия княжеская, а он – самого простого рода. Помнится, много вопросов было в связи с его фамилией, особенно в старой эмиграции нашей?
Г. Т. Да,
В. К. А ваше имя? Из Пушкина? Я вспомнил, перечитывая вашу книгу «Семнадцать космических зорь», что сестра у вас – Земфира, тоже пушкинское имя. Наверное, сказалось, что отец был учителем литературы?
Г. Т. У него был учитель в алтайской коммуне «Майское утро» Андриан Николаевич Топоров. Любимый учитель, замечательный человек! Сына его звали Герман. Так вот папа рассказывал, что, когда он вез маму вместе со мной из роддома и они обсуждали, как меня назвать, папа и предложил: назовем, как сына у Андриана Николаевича. А Земфира, наверное, действительно из Пушкина. Отец очень Пушкина любил, писал стихи…
В. К. В вашем отношении к коммуне «Майское утро» ничего сегодня не изменилось?
Г. Т. Нет. Я только что побывал в тех краях. Летал специально, чтобы родным воздухом подышать, посмотреть на поля, вообще посмотреть, что там и как, что осталось от «Майского утра». Ничего не осталось. К сожалению, прибыл уже на могилу своего друга детства. Искал могилы дедушки и бабушки. Не нашел. На моей памяти там черемуха росла. Черемуха вроде есть, а от могил – ничего. Ну раз люди не живут… Оставшихся бывших жителей «Майского утра» перевезли в село Глушинку. Пруд остался, но весной его прорвало, промоина большая. Что еще? Тропинки какие-то, воспоминания, конечно.
По инициативе папы в свое время на высоком месте был поставлен памятник первым коммунарам. На камне – металлическая табличка, где выгравированы их имена. А по дороге на Вержилиху (село Верхнее Жилино так у нас прозвали) – обелиск, тоже в память коммунаров. До сих пор сюда приезжают молодожены…
В. К. Когда установили?
Г. Т. В 70-е годы папа этим занимался.
В. К. А сама коммуна – начало 20-х…
Г. Т. Да. Это было очень интересное дело! Они ведь хотели построить новую жизнь. Крестьяне, ставшие коммунарами, ушли из Вержилихи и организовали в нескольких километрах новое поселение, чтобы жить вместе на началах справедливости. Обобществили лошадей, коров, овец. Построили скотный двор большой. Построили кузницу. И первый трактор в тех краях появился именно у них. Сами приобрели, потому что хорошо работали. Были строгие порядки в коммуне: ты должен работать по совести, не нарушать дисциплину. Нарушаешь – значит, тебе здесь не место. И еще что интересно было в коммуне – распределение произведенной продукции. Распределяли не по количеству работающих, а по количеству едоков. Скажем, работали отец и мать в семье, а у них пятеро детей. Так вот при распределении учитывали всех!
В. К. По справедливости опять же?
Г. Т. Я так считаю. Молоко, мясо, продукты с бахчи и поля – все распределялось таким образом. И при этом, повторяю, жесткие порядки были в коммуне: если ты установленные правила нарушаешь, тебя просто выгоняли. Я когда об этом вспоминаю, всегда думаю, что справедливость предполагает и определенную ответственность, высокую требовательность, строгий порядок. Иначе ничего не получится.
Важно, как Топоров учил детей. Хорошо учил. А вечером собирал взрослых членов коммуны, которые, как правило, приходили тоже с детьми, и читал им «на разные голоса», по выражению папы, произведения классиков русской и мировой литературы. А потом спрашивал, как коммунары, то есть крестьяне, воспринимают и понимают прочитанное. Это все он записывал, и родилась книга, которую он издал, – «Крестьяне о писателях». Уникальная книга! Получила тогда высокую оценку Горького. Там есть замечательные высказывания людей «от земли». Помню, одна крестьянка делится своим чувством после одного из произведений Блока. У меня, говорит, такое впечатление: сегодня я видела широкое поле, луг весь в цветах, солнышко светит, а под конец – пришла свинья и все перекопала…