Личностный потенциал. Структура и диагностика
Шрифт:
Мудрость как интегральная характеристика личностного потенциала Д.А. Леонтьев
Феномен мудрости: возвращение в науку
Одним из наиболее древних конструктов, выражающих содержание, во многом пересекающееся с содержанием понятия личностного потенциала, является понятие мудрости. Это понятие привычно ассоциируется с древними религиозно-философскими текстами (практически единственный содержательный обзор философского понятия мудрости на русском языке см. Файзуллаев, 1987), однако в последние два десятилетия в психологии наблюдается волна интереса к этому древнему понятию и небезуспешные попытки вписать его в ряд рабочих понятий современной психологии. За это время вышли по меньшей мере три представительных антологии по этой проблеме [1] .
Выпадение проблематики
Что касается общекультурного контекста, дело во многом в том, что на протяжении ХХ в. идея мудрости утратила актуальность, обесценилась, общественный запрос на мудрость стал размываться и ослабевать. Это было во многом связано с омассовлением культуры, с наступлением массовой культуры на культуру более традиционную. Традиционная, классическая культура была основана на признании априорных ценностных иерархий, априорных представлений о хорошем и плохом. Развитие в середине ХХ века теории познания и методологии науки привело к осознанию относительности всех ценностных систем, которые сложились исторически, и осознанию отсутствия абсолютной истины и доступа к ней, что привело к триумфу постмодернизма и всеобщей относительности. В результате этого обесценилось и понятие мудрости, связанное с представлением о том, что одни люди понимают лучше, чем другие. Но ведь если все относительно и нет объективных критериев истины, то какое право у этих людей утверждать, что они в чем-то выше остальных?
Это привело к устранению на какое-то время понятия мудрости из повестки дня, хотя постепенно эта повестка дня стала восстанавливаться. После нескольких десятилетий блужданий культуры и гуманитарных наук в поле всеобщей относительности и отсутствия критериев, мы пришли к осознанию того, что социальная жизнь, коммуникация оказываются невозможны в отсутствии разделяемых всеми оснований. Поэтому опять начал становиться актуальным анализ такого понятия, как мудрость.
Другая особенность культуры и цивилизации ХХ в., которая также не способствовала интересу к изучению мудрости, заключается в растущей технологизации и фрагментации всей общественной жизни. В каждую историческую эпоху, какой-то один аспект действительности становится моделью для понимания и построения других аспектов действительности. В одни эпохи такой универсальной моделью для всех остальных видов деятельности человека становилась война, в другие – религиозная практика, а во второй половине ХХ в. такой моделью стала коммерция, бизнес. По этой модели в большинстве стран стала строиться вся остальная жизнь общества, что приводило к однобокости, игнорированию специфики разных сторон жизни. Эта доминирующая уже не одно десятилетие односторонность делает ненужной мудрость, и даже ум, требуя вместо них четкости, исполнительности, в лучшем случае интеллекта и креативности. Как констатировал Михаил Жванецкий, умные люди куда-то исчезли, их место заняли сообразительные. И именно осознание необходимости преодоления интеллектуальной фрагментации, восстановления целостности, привело и приводит к росту интереса к такому холистическому и междисциплинарному понятию, как мудрость.
Контексты, с которыми соотносится понятие мудрости, многообразны: интеллект, ум, мышление – с одной стороны; опыт, знание, личностный рост, зрелость – с другой. Уже на уровне обыденного понимания видно, что понятие мудрости расположено между интеллектом и личностью; как показывают исследования, она обусловлена не характеристиками интеллекта и не характеристиками личности, а взаимодействием между ними и их определенной интеграцией.
М. Чиксентмихайи и К. Рэтхунде в одной из первых обобщающих публикаций по этой проблеме ( Csikszentmihalyi, Rathunde, 1990) различают три аспекта понимания мудрости: (1) мудрость как когнитивный процесс, как способ получения и переработки информации; (2) мудрость как добродетель, как то, что делает человека полезным для общества; (3) мудрость как благо, то, что самому обладателю этого свойства дает определенные преимущества. Последнее очевидным образом контрастирует как с древним афоризмом «Во многой мудрости много печали» (Екклесиаст, 1:17–18), так и со многими обыденными представлениями про «горе от ума».
Как познавательный процесс мудрость характеризуется многоуровневой и многозадачной переработкой информации, как этот процесс называют сейчас в компьютерных науках: применяется целостная параллельная обработка информации из многих источников, которая направлена на восстановление сложных системных связей. Она не сфокусирована на решении конкретных задач, она всегда предполагает открытость и широкие контексты. Без выраженной открытости опыту говорить о мудрости, по-видимому, действительно невозможно. Но достаточной она не является, иначе мудрость не была бы столь редким явлением. Главной когнитивной характеристикой мудрости служит то, что она направлена на понимание мира в отрыве от личного интереса.
Как добродетель мудрость связана с пониманием сопряженности причин и следствий, на что обращали внимание еще античные мыслители, начиная с Платона. «Знание того, как связаны между собой причины и следствия, показывает путь к действию и служит основанием морали» ( Csikszentmihalyi, Rathunde, 1990, p. 32). Большинство людей делают что-то, о чем потом сами жалеют, как раз потому, что плохо понимают связь между причинами и следствиями, поэтому хотят как лучше, но получается, как всегда.
Еще одна особенность мудрости заключается в том, что это не просто способность понимания, но и трансформация этого понимания в практические действия, «ценный ресурс для того, чтобы жить хорошей жизнью» ( Эммонс, 2004, с. 294). Если познание причин и следствий, добра и зла не отражается в действиях человека, говорить про нравственность и мудрость в этом случае проблематично. «Допущение, которое лежит в основе взгляда на мудрость как на добродетель, состоит в том, что личность, сталкиваясь с познанием того, что реальнопроисходит, с осознанием конечной истины, не способна противостоять ее логике и будет следовать верным путем» ( Csikszentmihalyi, Rathunde, 1990, p. 33).
Мудрость как личное благо рассматривается в контексте проблемы счастья – еще Платон в «Меноне» писал: «Все, что делает или претерпевает душа, руководствуясь мудростью, ведет к счастью» (цит. по Csikszentmihalyi, Rathunde, 1990, p. 37). Чиксентмихайи и Рэтхунде констатируют, что мыслители прошлого были на редкость единодушны по вопросу о связи мудрости и счастья, однако в современном сознании вновь набирает силу пессимистическая позиция Екклесиаста, а мнения психологов, занимавшихся этой проблемой, распределяются примерно поровну между этими двумя точками зрения: «мудрость ведет к печали» и «мудрость ведет к счастью» ( ibid.). Эмпирических данных, на которые можно было бы опереться, практически нет, сами же авторы обзора настроены оптимистично, видя в мудрости в первую очередь ресурс освобождения от зависимостей, роста автономии и преодоления эгоцентрического суженного мировоззрения личности, расширения ее перспектив благодаря в первую очередь рефлексивному сознанию. Они также связывают мудрость с оптимальными переживаниями (состоянием потока). «Эволюционная значимость мудрости как личного блага (высшая самодостаточная радость) коренится в ее связи с разнообразием, экспериментированием, любопытством и другими подобными процессами расширения. Процесс развития, требующий применения всех усилий или энергии субъекта, обеспечивает немедленное вознаграждение и не нуждается поэтому ни в каких других обоснованиях» ( Csikszentmihalyi, Rathunde, 1990, p. 41).
Общее теоретическое объяснение феномена мудрости, которое предлагают Чиксентмихайи и Рэтхунде, они называют эволюционной герменевтикой. Этот подход основан на допущении, что «понятия, имеющие отношение к оценке человеческого поведения, – такие как добродетель, отвага, свобода, или мудрость, – существовавшие много веков в очень разных социальных и исторических условиях, по всей вероятности, имеют для человечества адаптивную ценность» ( ibid., p. 25), то есть полезны для сохранения и развития человечества, группы и отдельных индивидов. Задача эволюционной герменевтики формулируется как раскрытие смысла тех возникших в истории человечества понятий, которые выдержали проверку временем.