Личные воспоминания
Шрифт:
В результате этой аудиенции мне была официально поручена оборона кильского и эккернфёрдского портов. Меня назначили комендантом Фридрихшорта и выдали мне открытый приказ к коменданту Рендсбургской крепости обеспечивать меня по первому требованию оружием, амуницией и солдатами для Фридрихшортской крепости и эккернфёрдских батарей. Приказ этот комендант выполнил, однако особого рвения при этом не проявил: крепость его и сама не имела достаточных для хорошей обороны средств. Теперь Фридрихшорт наконец получил в свое распоряжение рабочие пушки и мог вести нормальную оборону. В Эккернфёрде же я оборудовал на плоском берегу к востоку от города одну большую, состоявшую из 12- и 24-фунтовых орудий, батарею и одну батарею гаубиц на высоком холмистом северном
Ни Фридрихшорт, ни Эккернфёрде ничем особенно серьезным в эту кампанию себя, к сожалению, не проявили, зато уже в следующий год батареи Эккернфёрде прославились героическим сражением с датской военной эскадрой, в результате которой линейный корабль «Кристиан VIII» сгорел, а фрегат «Гефион» получил серьезнейшие повреждения и был взят в плен.
После проведения работ по укреплению обороны Фридрихшорта и строительству эккернфёрдских батарей дальнейшая моя жизнь стала довольно скучной. Теперь моя деятельность заключалась в основном в наблюдении за поведением стоявшего против Фридрихшорта вражеского блокадного корабля и в контроле над различными судами, заходившими в бухту.
Командование кильского гарнизона запретило торговым судам без надлежащего специального разрешения выходить из гавани, в связи с чем стоявшим тут же военным судам был отдан приказ при ослушании применять в их отношении силу. Все это вылилось в небольшую стычку, которая хоть немного разбавила однообразное течение нашей жизни.
Как-то вечером, когда я шел на своей комендантской лодке через бухту, намереваясь проинспектировать построенную на другом берегу рядом с Лабоэ батарею, некий голландский корабль, идя прямо на меня на всех парусах, вопреки всяким правилам попытался без позволения выйти из гавани. Я изо всей мочи крикнул капитану, чтобы он спустил паруса, остановился и назвал себя, иначе я отдам приказ крепостным орудиям открыть огонь. Голландец и его супруга, которые составляли чуть ли не весь экипаж судна, видимо, не восприняли мои слова всерьез, и капитан ответил, что его наши требования абсолютно не волнуют. В самый разгар наших переговоров на крепостном валу что-то сверкнуло, раздался грохот и прямо рядом с судном, взметнув столб брызг, упал снаряд. Это был предписанный уставами предупредительный выстрел. Однако судно даже не замедлило ход. Теперь по нему палили не только из крепости, но и со стороны Лабоэ, а пуще всего стал огонь, открытый по нарушителю из ружей со стоявших на берегу военных постов. Но смелый голландец не остановился и, покинув гавань, скрылся в ночной мгле.
На следующее утро посланные нами рыбаки нашли это судно стоящим на якоре недалеко от выхода из гавани. Экипаж был занят устранением полученных в бою повреждений. Корабль особенно пострадал от ружейных пуль. Храбрость капитана объяснялась очень просто: уже при первых выстрелах он закрепил руль, а сам с женой спустился в каюту, где и просидел в безопасности до тех пор, пока звуки пальбы не стихли вдали. Во все время боя, когда вокруг нас падали ядра и свистели пули, я вместе с экипажем моего ялика такой защиты не имели и теперь имеем возможность гордиться, что не струсили, находясь под настоящим артобстрелом. Хотя, признаться, шипение ядер и свист пуль особенно положительных эмоций у меня тогда не вызвали.
Кроме этого происшествия еще один случай, виной которому был осадный датский корабль, нарушил в конце лета скуку нашей крепостной жизни.
Из Генерального штаба мне сообщили, что добровольческий отряд под командованием майора фон дер Танна из Баварии ночью нападет на датский корабль, я же должен был всеми доступными способами поддержать смельчаков. Вскоре во Фридрихшорт прибыли лично майор и его адъютант, граф Бернсторф. Бойцы же его собирались в Хольтенау, где их уже ждали снаряженные для предстоящей ночной атаки лодки. Незадолго до начала мы устроили во дворе крепости смотр отряда, в результате которого у меня не сложилось уверенности в непременном успехе намечавшегося мероприятия. Отваги у них было с лихвой,
План атаки составил один моряк, служивший некогда нижним чином в датском флоте. Этот подобный Гераклу муж, облаченный в собственноручно сшитую наподобие адмиральской форму, призывал друзей по оружию проявить себя в бою героями. Обходя неровный строй, он то и дело спрашивал их, что те будут делать, когда, поднявшись на борт корабля, встретятся с датчанами. Одни отвечали, что ударят врага в лицо, другие – что собьют его с ног и так далее. «Адмирал» сперва спокойно слушал, а потом вдруг громогласно заявил: «А знаете, что сделаю я? Я схвачу двух датчан за шкирку и буду тереть их друг о друга до тех пор, пока не сотру в порошок». Такая предполагаемая тактика заставила меня еще больше усомниться в будущем подвиге отряда.
Согласно замыслу, лодки добровольцев в половине двенадцатого ночи в полной тишине и темноте должны были пройти мимо крепости и после того, как с крепости поступит сигнал о том, что корабль стоит без движения, начать атаку. Сигнал был подан вовремя, однако первую лодку мы увидели лишь в начале первого. Следующие два часа прошли в тишине, после чего вся эскадра с шумом и в беспорядке вернулась в порт. Оказалось, что сначала «адмирал» долго не мог найти объект атаки, а когда нашел, ему показалось, что корабль вооружился абордажными сетками, а на его борту объявлена тревога. По его словам, противник был кем-то оповещен о предстоящей атаке. С криком «Нас предали!» он развернул свою эскадру, и уже спустя минуты лодки добровольцев, потеряв всякий строй, наперегонки гребли к берегу. Однако утром мы увидели неприятельский корабль стоящим на том же месте, и даже в самую сильную подзорную трубу никто из нас не мог различить на нем каких-либо приспособлений, говоривших о его подготовке к бою.
Потом майор фон дер Танн жаловался мне, что причиной провала экспедиции была ужасная дисциплина и большое количество выпитого членами отряда для храбрости вина, а на повторение подобной аферы у него духу уже не оставалось. Мне было искренне жаль этих во всех отношениях симпатичных и приятных баварских офицеров, потерпевших такую глупую неудачу. Майор еще несколько дней гостил у меня, и потом, когда до меня доходили известия о его подвигах71, я вспоминал эти дни с удовольствием.
После моего официального назначения комендантом Фридрихшорта и поручения мне защиты гавани Эккернфёрде военная жизнь потеряла для меня свой авантюрный, полный приключений характер и вместе с тем ту привлекательность, из-за которой я за нее так цеплялся. Поэтому, когда мои задачи были выполнены и когда уже начались мирные переговоры, сильно снизившие вероятность возобновления военных действий, меня вновь охватило страстное желание вернуться в Берлин, к своей научно-технической работе.
Первая дальняя линия
В мое отсутствие там произошли большие изменения. Военная комиссия по введению электрического телеграфа была расформирована, а сам телеграф был передан в ведение недавно созданного Министерства торговли. Руководил им теперь государственный советник Ноттебом, ранее входивший в руководство комиссии. Было принято решение продолжать начатое военными и первым делом в скорейшие сроки провести подземную линию из Берлина во Франкфурт, где заседало Немецкое национальное собрание. Меня спросили, не соглашусь ли я возглавить работы по проекту, который я ранее представлял в комиссии. В случае согласия я должен был обратиться к военному министру с просьбой на время постройки прикомандировать меня к Министерству торговли. Мне не очень нравилась перспектива служить под началом Ноттебома, но я принял предложение, так как оно позволяло оставить скучную службу в крепости и давало широкие возможности по претворению в жизнь моих телеграфных амбиций.