Личный досмотр. Последний бизнес
Шрифт:
— …Будем рады видеть у себя пана Жгутина, — закончил Бжезовский.
По существующему соглашению о сотрудничестве начальники сопредельных таможен систематически обменивались визитами.
Филин сокрушенным тоном ответил:
— Федор Александрович болен, — и торопливо добавил: — Но он уже скоро поправится.
Однако Бжезовский не понял намека и тем же оживленным тоном сказал:
— Ну тогда, пан Филин, приеду я сам. Поговорим с вами. Если вы не возражаете.
— Что вы, что вы! Мы вас ждем, товарищ Бжезовский. Я как раз хотел это самое вам предложить.
Затем они условились о времени.
Вернувшись к себе, Филин вызвал Шалымова и предупредил его, что Бжезовского они будут встречать вместе. Потом он позвонил домой к Жгутину и с тайной надеждой осведомился, не выйдет ли тот завтра на работу. Но Жгутин чувствовал себя еще плохо.
— Эх, жаль, люблю Бжезовского, и давненько не виделись, — вздохнул Федор Александрович и с лукавинкой в голосе добавил: — Ну, да поговорите с ним сами, И не бойтесь, не съест вас пан Станислав.
Филин самолюбиво ответил:
— Пожалуйста, могу поговорить.
Бжезовский приехал на следующее утро. Стройный, седой, голубоглазый, он уже из окна вагона энергично махал встречающим форменной фуражкой.
Встречали польского друга все свободные в этот момент таможенники. Бжезовский радостно пожимал всем руки, кого-то хлопал по плечу, кого-то обнимал и весело говорил, мешая русские и польские слова:
— Как рад! Ах, как рад! Хорошо смотришься, пан Валентин, совсем румяный!.. Привет от моих соколов! О-о, давний пшияцель, ты не изменился!..
Серьезный разговор начался в кабинете Жгутина. Бжезовский надел очки и вытащил из портфеля бумаги. Филин придвинул к себе папку с документами.
Сначала обсудили факты случайной засылки вагонов, которые не должны были идти через границу, но сцепщики по ошибке включили их в уходящий туда состав. Формировка составов дело вообще хлопотное, требующее большой четкости и внимания, тем более на такой крупной пограничной станции, как Брест. В последнее время с польской стороны «случайных засылов» стало значительно меньше. Бжезовский охотно рассказал, как они для этого построили работу. Потом долго разбирались в номерах вагонов и в их грузах.
По второму вопросу — о быстрейшем продвижении грузов и пассажирских поездов через границу и о том, когда какой наряд для этого следует выставлять, — рассказал Шалымов. Он поначалу думал, что рассказывать будет Филин, и даже придвинул к нему стопку документов, но тот снисходительным тоном сказал:
— Ну, ну, рассказывайте вы. Я, если надо будет, дополню.
И Шалымов начал рассказывать, все время ощущая настороженность Филина к каждому своему слову. И от этого каждое слово начало казаться ему неточным, даже двусмысленным.
Но Бжезовский слушал так заинтересованно, столько дружеского одобрения светилось в его голубых глазах, что Анатолий Иванович, мысленно послав, наконец, Филина ко всем чертям и от этого сразу приободрившись, заговорил свободно и даже, как ему показалось, красочно.
— Это бардзо интересно, пан Шалымов, — говорил Бжезовский, делая пометки в блокноте. — Это полезно знать!
Потом перешли к оперативной информации. Было несколько случаев, когда одна из сторон находила контрабанду, которую другая сторона обнаружить не сумела.
— Мы арестовали группу спекулянтов, — между прочим, сообщил Бжезовский. — Советские панчохи — э-э, дамские чулки, вот так. Пропускали очень большие партии. Весьма вредно! Подрывают государственную торговлю. Чулки у нас в высокой цене. Спекулянты дерут за них — как вы говорите, три шкуры, да? — он засмеялся, потом многозначительно поднял палец. — Колоссальный дохуд!
— Установили связи? — досадливо спросил Филин.
Бжезовский кивнул.
— От вас. К вам — другое. С запада. Связи идут туда. Опасная группа. Но дают пока мало показаний. Ясно одно: пользуются экспрессом Москва-Берлин.
— А точнее?
— Точнее пока нет. — Бжезовский задумчиво расправил большим пальцем усы. — Только… разве вагон-ресторан.
— А-а, Юзек…
Филин недовольно посмотрел на Шалимова, словно тот нес за это какую-то долю ответственности. Анатолий Иванович пожал плечами и хмуро заметил:
— Мы не поймали его с поличным. А вот повара оттуда выгнали.
— Будем разом працовать, — заверил Бжезовский. — Не найдете вы, найдем мы.
Прошло уже немало времени, уже сумерки сгустились за окном, когда Филин, наконец, опомнился:
— Батюшки! Пора же обедать, товарищ Бжезовский. Совсем заработались.
— О, о! Я знаю ваши обеды! — засмеялся Бжезовский. — По русскому обычаю. Потом уже работать я не смогу.
Все трое поднялись из-за стола, с наслаждением потягиваясь и перебрасываясь шутками. Филин заметно оживился.
Деловая часть встречи окончилась.
Провожали Бжезовского поздно вечером.
Когда поезд ушел, Филин сухо предупредил Шалымова:
— Завтра из Юзека надо вытрясти душу. Если контрабанду найдем не мы, а наши друзья поляки, — пеняйте на себя.
— Всякое бывает, — угрюмо возразил Шалымов.
На следующий день Андрей впервые вышел на работу, слабовато себя чувствовал, но вышел, терпенья больше не хватило.
А утром к нему заехал Ржавин.
Он теперь бывал у Андрея чуть не каждый день, обычно под вечер. И как только появлялась в дверях его долговязая фигура в кожаном пальто и лихо заломленной ушанке, у Андрея веселело на душе. Нет, правда, хороший парень, этот Ржавин, и верный, во всем положиться на него можно. Приходил к Андрею и Дубинин, и тогда начинались споры. Вальку, как всегда, «заносило». От мировых проблем переходили к бытовым трудностям одинокого существования, и тогда два «закаленных» холостяка не упускали случая поиронизировать над «новичком». Приходила и Светлана. Смеясь, рассказывала, что в институте она сдает экзамен на медсестру. «Андрей — моя практика. Очень удобно». Эту высокую худенькую девушку с громадными глазами и темной челкой на лбу за эти дни полюбили все трое, полюбили, как сестру, как веселого и доброго товарища. Так полюбил и Андрей, только так. И когда ловил вдруг на себе какой-то глубокий и недоуменный ее взгляд, старался отводить глаза…