Личный досмотр. Последний бизнес
Шрифт:
— Да.
— Интересно, что тебе покажется на этот раз. — Ржавин решительно загасил сигарету, встал и с хрустом потянулся. — Итак, помни мои заветы. — Он вдруг остро глянул на Андрея. — По-моему, ты все еще удивляешься. А пора уже ненавидеть! Тут враги, понимаешь?
Андрей ответил спокойно:
— Понимаю. Но кого прикажешь ненавидеть, дядю? А если он только дядя?
— А Засохо — только папа, да? Андрей нахмурился.
— Это преступник. И какого только черта я сидел с ним за одним столом!
— Чтобы поймать
В голосе его прозвучали горделивые нотки. И сейчас Андрею это понравилось.
— Ладно уж. Попробую. Когда увидимся?
— Ночью наверняка. Привет! Ржавин направился было к двери, но вдруг остановился.
— Да! А где письмо?
— Вот оно.
…После ухода Ржавина Андрей подошел к окну. Внизу — самый центр города. Седая от снежного инея и потому казавшаяся еще древнее кремлевская стена, дальше два очень похожих и таких причудливых, больших красных здания рядом — музеи: один — Ленина, другой — Исторический. Пестрая лавина машин катится перед ними. Москва!.. Какие великие и грозные события видели эти седые стены, сколько раз здесь решались судьбы народа! И его, Андрея, судьба…
Кто-то тихо постучал в дверь за его спиной.
— Войдите!
На пороге появился худощавый черноволосый человек в скромном темном костюме и темной рубашке с галстуком. Большой, с залысинами лоб, узкое, клином вниз, лицо и густые-прегустые брови, закрывавшие глаза. Надин дядя! Андрей сразу узнал его,
— Здравствуйте, Евгений Иванович. Прошу вас.
— Здравствуйте, Андрей. Рад вас видеть. Евгений Иванович, не читая, сунул письмо в карман.
— Это потом, — объяснил он. — А пока расскажите про ваше житье-бытье, про Наденьку. Как она там?
Но Андрей мало что мог рассказать про Огородникову.
— Да, видно, не часто встречаетесь, — огорченно заметил Евгений Иванович. — Жаль. Вы мне нравитесь. А Надя… Вот, к примеру, в тот раз она меня познакомила… Как его? Не помните? Толстый такой, в очках…
— Засохо?
— Да, да. Вы его запомнили?
— Попался однажды с контрабандой.
— Ну, вот видите. Он мне и тогда не понравился. Андрей успокоительно заметил:
— Надя не глупая. Разберется.
— Как сказать, — Евгений Иванович разволновался и впервые поднял на Андрея глаза — две узкие, светлые льдинки под лохматыми бровями. — Как сказать! Наряды любит не в меру, удовольствия всякие…
Чем дальше шла эта мирная беседа, тем больше недоумевал Андрей. «Какого черта мы к нему привязываемся? Это же вполне порядочный человек».
Утром следующего дня в квартире Засохо раздался телефонный звонок. Артур Филиппович говорил услужливо, скромно, почти подобострастно, его обычно самоуверенный и раздраженный бас
— Да, да, я вас слушаю, — говорил Засохо. — Когда угодно… Когда, когда?.. Ага. Понял… Минута в минуту… Всего наилучшего…
Засохо повесил трубку и на миг замер у телефона, пытаясь что-то сообразить. При этом на его обветренной физиономии с крупными совиными глазами и резкими складками на щеках отразились как-то сразу и беспокойство, и удивление, и любопытство. Засохо провел рукой по ежику седых волос и вполголоса задумчиво произнес:
— М-да. Что бы это значило?
Он с сомнением покачал головой и направился в кабинет.
Там сидели Павел и Дмитрий Спиридонович, тот самый худой бритоголовый человек в пенсне, который был в гостях у Засохо в первый вечер после его приезда из Бреста. Афанасий Макарович называл его Димой, а Засохо представил как работника какой-то фабрики.
Дмитрий Спиридонович сидел у Засохо давно. Когда приехал Павел, деловая часть их встречи уже закончилась и теперь все трое пили коньяк.
Было заметно, что Засохо недоволен разговором с Дмитрием Спиридоновичем. Да и тот чувствовал себя не очень уютно и все время порывался уйти, ссылаясь на неотложные дела. При этом он прижимал маленькие розовые ручки к груди и смешно вертел индюшачьей голой головой. Но Засохо чем больше пил, тем решительней не отпускал его от себя.
— Погоди, — примиряюще басил он, хватая гостя за пиджак и с силой усаживая на прежнее место. — Погоди. Ты меня еще плохо знаешь… Ты вот его спроси, — он указал на Павла. — На двадцать процентов будешь работать, слово даю. Это же тебе не пятнадцать.
Дмитрий Спиридонович смущенно краснел и, кидая улыбчивые взгляды на Павла, неприятно резким голосом возражал:
— Да с чего вы взяли? Ей-богу, и в мыслях никогда не было… Я уже у себя на фабрике насмотрелся, чем такие дела кончаются…
— А ведь врешь, — умильно произнес, наконец, Засохо. — И как еще врешь-то… Ну ладно, — он махнул рукой. — Давайте выпьем, чтобы сгинул ОБХСС Неплохо, а?
— Выпьем, — не очень охотно согласился Дмитрий Спиридонович и, остренько взглянув на Засохо, спросил: — Это Афоня вам наболтал, а?
Засохо строго погрозил пальцем.
— Афоня ничего не знает. Это только нас касается. Понятно?
Дверь в кабинет приоткрылась. Софья Антоновна, просунув голову, сказала:
— Артик, тебя к телефону.
Когда Засохо вышел, Дмитрий Спиридонович, вздохнув, сказал:
— Тяжело с вашим братом все-таки.
— То есть? — удивился Павел.
— Ну вот видите — обижается, — и без всякого перехода Дмитрий Спиридонович спросил — А вы, значит, из Бреста?
— Да.
— И как, а?
— Что «и как»?
Дмитрий Спиридонович хитро прищурился.
— Понимаю, понимаю. И, как видите, не обижаюсь.
— Да на что обижаться-то?