Личный поверенный товарища Дзержинского. Книга 1. Комиссарша
Шрифт:
А потом пришёл октябрь. По коридорам затопали солдатские сапоги и матросские ботинки. Учтивая речь сменилась фольклором, который называется русским матом.
Я в простой одежде зашёл на следующий день после так называемого штурма. Никто не любит об этом вспоминать, да и мне вспоминать тоже неприятно. Грабёж он всегда грабёж. Кабинет полковника Борисова не избежал этой участи. Сброшенные с полок книги завалили потайной вход в мою комнату и оставили её нетронутой. Не дай Бог, если в руки этих людей попадут документальные данные о нашей деятельности.
Через несколько дней я, запасшись продовольствием, проник в свой кабинет. Все документы были увязаны в папки и находились в готовности к переезду. Как-никак – война, мобилизационная готовность. Закрыв кабинет, я начал распаковывать папки и сжигать все документы в печке.
Вычислили меня на четвёртый день. Среди большевиков нашлись вменяемые люди, которые понимали, что ценности должны сохраняться, а не отдаваться на портянки солдатам. Около дворца появилась охрана, внутри – смотрители. Охрана и доложила о дымке, который вился над одной из труб неотапливаемого дворца. Стали разыскивать источник и дыма и вышли на меня. Искали долго, принюхивались, простукивали стены, открывали все двери. Мою дверь открыли, когда в последней папке оставалось десятка два листов о событиях конца девятнадцатого века.
Солдата, пытавшего пырнуть меня штыком, остановил человек в штатском.
– Кто вы такой и что здесь делаете? – спросил он.
– Да вот, случайно попал в кабинет, а выбраться не могу, – включил я «дурака», – стало холодно, вот я и затопил печку.
– Вы саботажник, – заявил мне штатский.
– Что же я саботировал? – спросил я.
Ответа не последовало. Оставшаяся папка была изъята у меня, а сам я был отправлен под арест. В тюрьме, которую по-новому стали называть домзак, уже находилось немало бывших офицеров и руководителей департаментов и учреждений, которые попросту отказались выполнять распоряжения тех, кто прибыл с клочками бумаги и стали командовать всем и вся, не имея даже понятия о том, чем им поручено руководить.
Говорят, что все революции такие. Чепуха. Такие революции только в России, в Китае и африканских странах, где «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Заманчивый лозунг.
А как быть с теми, кто был просто человеком и честно выполнял должностные обязанности? Это очень просто: если не пролетарий, то эксплуататор.
Оставшаяся без власти Россия стала проваливаться в пропасть беззакония и анархии. У большевиков не было авторитета среди основной массы населения России и поэтому им пришлось прибегать к силе. Преступное бездействие власти привело к перевороту, а когда люди стали сопротивляться новой власти, то установился красный террор, и началась гражданская война.
Нас, саботажников и буржуев выводили на общественные работы для перевоспитания, и мы с мётлами сметали тонны семечковой шелухи, которая усыпала все улицы российских городов. Семечки были самым ходовым товаром. Даже сейчас многие люди, посиживая перед телевизором или компьютером, с удовольствием пощёлкивают семечки, продающиеся в красочных пакетиках.
Потом за нас взялась созданная в декабре 1917 года ВЧК. Бывший уголовно-политический заключённый Феликс Дзержинский подбирал сотрудников под себя. Подобранные сотрудники подбирали себе помощников. И так далее по принципу цепной реакции на основе принципа добровольности и преданности делу революции.
Дзержинский ещё не понимал, что из польского боевика-националиста он должен был превратиться в одного из лидеров, от кого зависит судьба русского народа. Осознание придёт позже, когда он поймёт, что карающий меч выбит из его рук и сам он тоже может погибнуть от этого же меча. Возможно, что мне просто повезло, что я попал в руки Дзержинского. Будь на его месте другой человек, не исключено, что ко мне применили бы высшую степень пролетарской защиты.
Глава 17
– Кто вы такой? – спросил меня Дзержинский.
– Человек, – ответил я.
– Шутить изволите, сударь, – обиделся председатель ВЧК.
– Какие шутки, господин Дзержинский, – сказал я, – два месяца сижу, никто и ничего не говорит, а тут оказывается, что никто и не знает, кто я и за что посажен.
– Ошибаетесь, господин Казанов, – сказал Дзержинский, – мы знаем, кто вы, просто хотим проверить вашу искренность.
– И как, проверили? – совершенно искренне поинтересовался я.
Похоже, что я уже разозлил Дзержинского. Он закурил и стал широкими шагами расхаживать по кабинету, делая глубокие затяжки.
– Курить будете? – внезапно спросил он.
– Не откажусь, – сказал я и взял предложенную папиросу.
– Самое интересное, – сказал первый чекист, – мы действительно не знаем, кто вы такой. Знаем, что вы мелкий чиновник министерства иностранных дел, но что вы делали в Зимнем дворце? И что за бумаги вы сжигали?
– Вы бы доверили кому-то ваши семейные тайны? – спросил я.
– Конечно, нет, – искренне ответил Дзержинский.
– Вот и я решил, что мне семейные тайны доверить некому, – сказал я.
– Хорошо, а почему денежное содержание вам выплачивалось управлением военной контрразведки? Какое отношение вы имеете к военному ведомству? – допытывался Дзержинский.
– Да никакого отношения я не имею к этой контрразведке, – совершенно искренне говорил я.
– Чем занимался ваш непосредственный начальник полковник Борисов? Где он сейчас? – следовал новый вопрос.
– Не знаю, – отвечал я. Я и действительно не знал, где он. Где-то за границей. Это все равно, что сказать – на деревне у дедушки.
Вопросы следовали один за другим. Чем занимались, что означают не сожжённые мною письма, почему я числюсь по ведомству иностранных дел, кто руководил нами, почему мы располагались в Зимнем дворце? На все вопросы следовал ответ – не знаю. Я в эти вопросы не вникал. В нашей работе вообще не положено влезать в то, что поручено не тебе. Излишнее любопытство не только не приветствовалось, но и пресекалось.