Лицо отмщения
Шрифт:
— Это правда? — переходя на итальянский, обратился к Камдилу Анджело Майорано.
— Такая же неоспоримая, как то, что солнце всходит на востоке и погружается в воды океана на западе, — с заметным сицилийским акцентом произнес рыцарь.
— Вы — граф Квинталамонте?!
— Да, сын Драго д’Отвилля…
— Там еще один отряд! — неожиданно вмешалась Никотея, прерывая Камдила, уже сполна включившегося в предложенную напарником игру. — Куда больше первого. И… над ним орел Гаврасов.
Испокон веку надднепровские
Но ни во времена Кия с братьями, ни в годы апостольских странствий ветви дубов не были столь густо обсижены людьми, как в это очень раннее утро. Казалось, их больше, чем желудей. А уж в желудях, судя по виду местных свиней, недостатка в этом году не было.
— Тять, а тять! — мальчонка-рыбарь ткнул пальцем в сторону статного витязя на широкогрудом белом жеребце, неспешно выехавшего к самой кромке воды. — Глянь-ка, вон князь Мстислав!
— Нешто без тебя не вижу, — одернул его отец.
— Тятя, как мыслишь, заборет Мстислав Владимирович чудище али нет?
— А то как же! — чуть слышно проговорил рыбарь, глядя, как княжьи слуги тащат к берегу упирающуюся корову. — У нашего князя-то силища — ого, какая! Вона, палица с полпуда, а он ею машет, все равно как ты — ложкой!
— Ой, так ведь и чудище, сказывают, силищи огроменной! Мне Фролка с Боричева узвоза сказывал, что намедни оно лодку с рыбарями, вот как мы с тобой, сожрало в один присест, даже весла не сплюнуло.
— А ну, цыть! Чего языком рожь мелешь? — одернул его отец, чувствуя, как вдоль хребта проходит невольная дрожь. — Дурень твой Фролка. Ну кого, скажи, оно сожрало? Все ж как есть живы.
Между тем слуги втолкнули буренку в воду и издали начали кидать в нее каменья и хлестать бичом. Несчастное животное, жалобно мыча, пробовало было прыгать, но илистое дно не давало.
— О, а вон и Святослав Владимирович пожаловали, да не один, с дружиной! — выпалил мальчишка.
— Нишкни! Без тебя вижу.
Чуть поодаль от того места, где в ожидании подводного страшилища стоял князь Мстислав, и впрямь показался его брат с отрядом гридней в полном боевом облачении. Он искренне досадовал, что не ему, а Мстиславу отец велел идти биться с кокодрилом и, вдруг что, готов был ринуться в сечу, спасая брата и ища себе ратной славы. Пока же он мрачно глядел на близнеца, на жалобно стенающую худую коровенку и со смешанным чувством тревоги и досады ждал, выйдет ли что-нибудь из этой затеи.
— О-о-о-о-о! Ах! — Над днепровской водой вдруг, разбрасывая брызги, высоко поднялась длинная, в две сажени шея, заканчивающаяся разверстой зубастой пастью.
— Свя-свят-свят! — взревел лес на днепровской круче.
Шея выпрямилась, и голова монстра тараном ударила в смолкшую от ужаса корову, сбивая ее с ног. И в тот же миг палица весом в полпуда с богатырского размаха полетела меж глаз устрашающей твари. Позабыв о раненой скотинке, чудище изогнулось и, отряхнувшись, точно от легкого шлепка, бросилось в атаку, отгоняя соперника.
Новый слитный вопль ужаса раздался из дубняка. Не теряя времени, князь натянул удила, разворачивая коня и пуская его вскачь вдоль берега. Осознав промах, чудовище вновь нырнуло в пучину, вынырнуло чуть далее и снова бросилось на Мстислава. Но не тут-то было. Поудобней перехватив копье, Мономашич галопом направил коня навстречу стремительно бьющей голове страхоидолища. Наконечник копья ударил чуть левее пасти и, скользнув в сторону, будто пред витязем было существо не из плоти и крови, а из самого что ни на есть железа, прошел мимо, не причинив чудовищу никакого заметного вреда. Впрочем, голова змея как-то странно дернулась и будто бы склонилась вбок.
По инерции Мстислав проскочил чуть далее, чем следовало, и в тот же миг зубастый подводный змий ушел от следующего копейного удара и, обвив конские ноги петлей, свалил его в воду. Будь на месте князя не столь опытный в ратном деле витязь, может, на том бы для него и окончился бой. Утоп бы несчастный, так и не высвободив ноги из стремян. Да не таков был Мстислав. И брызги еще не успели упасть на взбаламученную днепровскую волну, как он уже стоял на ногах по пояс в мутной жиже, и харалужный меч его блистал в лучах восходящего солнца.
Зубастая голова снова ринулась на неподатливого врага, стремясь обвить его, сдавить, лишая сил, а далее… и подумать страшно. Но в тот миг, когда уже казалось, что спасения нет, Мстислав Владимирович выставил перед собой щит, разворачиваясь и уводя чудовищную главу мимо себя, а затем что есть мочи рубанул по мощной шее. Один раз рубанул, затем, не веря, что больше та не движется, еще раз, и еще. Чудище вдруг дернулось в конвульсиях и забилось по воде, поднимая волну. Затем исполинская шея снова взвилась над речной гладью, совсем как в начале боя, и рухнула вниз, в прямом смысле теряя голову. Огромное бурое пятно начало расползаться вокруг нее, и вопль ликования гремел над днепровской кручей, над Киевом, когда не над всей Русью.
— Велик наш князь! — кричали горожане.
— Новый Егорий Хоробрый! Истинный драконобоец!
— Тять, а тять, — белый как полотно Глеб прижался к отцу, выкрикивающему здравицу князю, освободившему днепровские воды от страшного змия, — я тако-ое видел!
— Что ж ты видел-то, Глебушка? — обернулся к нему отец.
— Как чудище князя-то нашего с коня сверзило, я глаза отвел, боялся глядеть, как пожрет оно его, как вдруг, глядь, а из-под воды очи на меня дивятся, вроде как человечьи. Смотрят, не мигают, и взор от них не отвести. А потом вдруг исчезли, точно и не были.