Лицо отмщения
Шрифт:
— И… что?
— Я хочу проверить, насколько свежи у тебя воспоминания о сегодняшнем купании. Мог бы ты, выпускник Итона и, не побоюсь этого слова, земляк Гейнсборо, нарисовать изящный пейзаж с тем самым мысом и теми самыми подводными скалами, на которых разбился дромон? Желательно в стилистике Раннего Средневековья, боюсь, до постмодернизма здешние аборигены еще недоросли.
— Могу, но зачем?
— Господи, сэр рыцарь, чего-то ты сегодня с устатку окончательно ничего не вдупляешь! Именно его я обналичивать и буду. Так сказать, шедевр кисти правой руки одного из первых тамплиеров… Эх, не в те времена промышляю! После Дэна Брауна мы б твои путевые зарисовки на такой золотой
Работа над первым письменным, вернее, изобразительным свидетельством деятельности Ордена тамплиеров приближалась к концу, когда на канале связи прорезался хорошо знакомый голос смиренного монаха-василианина.
— Дорогой племянничек, скажите, будьте любезны, где вас изволит носить?
— Мы это, в цирке, — вмешался в разговор Лис.
— В каком еще цирке?
— Ну, так понятно в каком — в античном!
Стационарный агент Института на мгновение впал в задумчивость.
— А что вы там делаете?
— Ну, я бы сказал, шо ждем представления, но это была бы неправда.
— А что правда?
— Да не, лорд Джордж, никакого криминала. Вальдар тут делает зарисовки, а я его сопровождаю, ну, типа шоб местные не приставали.
— Рисует?
— Тю! А вы шо, не знали? Как по уровню средних веков, он еще здоровски рисует. Если тут где-нибудь поблизости есть институт дизайна, то он может туда преподом устроиться, все какой-то доход, потому шо я выяснял — клоуны в этом цирке не нужны…
— Господи, когда ж ты устанешь нести околесицу?
— Я несу околесицу?! Вас, лордов, не понять! Я, между прочим, говорю о честных способах добычи средств к существованию из местного населения, а вам все не горазд. Вы ж меня буквально толкаете на скользкий и в то же время тернистый путь!
— Какой еще путь? — возмутился Баренс.
— Ну, раз тернистый — значит к звездам, а раз скользкий — значит лед. Шоу «Звезды на льду» смотрели?
— О Господи! — взмолился монах, несколько позабывший за суетой дел земных об Отце небесном. — Сделай милость, немного помолчи и послушай.
— Ну-у, «немного» — понятие растяжимое…
— Вот и растяни его как можно дольше! — отрезал Баренс и продолжил четко и неторопливо: — Архонт Григорий Гаврас принял меня и Никотею или, вернее, Никотею и меня. Рекомендательные письма были в кожаном набрюшнике, заклеенном рыбьим клеем, и потому, слава богу, не пострадали. Конечно, архонт в шоке от известия о смерти младшего сына, и его легко понять. Но он обещал помочь нам добраться до Киева.
— Вам или нам тоже? — вмешался Лис.
— Я не стал акцентировать внимание правителя на подобных мелочах. Архонт выразил готовность помочь жертвам кораблекрушения.
— Знаю
Выданные сердобольными клибанофорами полинялая туника и ветхие штаны несколько скрасили малопристойный вид доблестного рыцаря, и все же придали его облику характер отнюдь не героический.
— Я думаю, ты преувеличиваешь. Наверняка архонт, конечно, без особой охоты, но все же оплатит расходы императорского посольства, в том числе, конечно же, и представительские нужды.
— Это он так сказал?
— Он сейчас разговаривает с Никотеей, о чем точно, я, конечно, знать не могу, но судя по всему, и об этом тоже.
— Ну, вам, ясен пень, виднее, но мне как-то на свои гулять сподручней. Эх, узнать бы еще, о чем эта девица-красавица с тутошним головой беседует!..
— Догадаться нетрудно. Но к чему?
— Ну не просто ж так город Херсонес, шо в переводе с греческого означает «фиг заснешь», переименовали в «город севасты»!
— Это произошло много позже, — раздраженно начал Баренс.
— Лорд Джордж, я старый пугачевец, и не надо мне втирать благовония между ушей! Я в курсе, шо тут все Екатерина намутила, но она ж наверняка была секретный тамплиер и мутила с названиями городов, шоб хто ни попадя не отрыл тут невзначай какую-нибудь чашу Грааля. Ну или тарелу из того же сервиза… О! Простите, лорд Джордж, тут у меня дельце образовалось. Капитан, ты дорисовал? А то вон мой финансовый донор уже отзаботился о душе, сейчас будет заботиться о благах земных. — Лис осторожно взял в руки шедевр неизвестного в этой феме автора. — Замечательно. Буквально Пикассо — чернильный период!
Никотея терпеть не могла вытканные золотом жесткие платья из тяжелой парчи, делавшие ее слегка похожей на резную деревянную фигурку шахматного ферзя. Но положение обязывало, и она носила их с горделивым величием, как и положено высокородной севасте.
— Дядя, это было так ужасно! — распахнув ясные, как горные озера глаза, проникновенно шептала она, прильнув к руке сцепившего зубы родственника. — Должно быть, небеса отвернулись от нас.
— Ты права, — едва сдерживая стон, выдавил Григорий Гаврас. — Мой золотой мальчик! За что, за что они убили его?
— Я не могу судить об этом наверняка, мой дорогой дядя, но… — Она замялась, потупив взор.
— Ну говори же! Отчего ты замолчала?
— Мои слова могут быть неправильно истолкованы вами, я не решаюсь.
— Говори! Клянусь, что бы ты ни сказала, это останется между нами.
— Со мною плыл один воин, его звали Михаил Аргир. Он был влюблен в меня и потому иногда позволял себе сказать то, что в ином случае, возможно, счел бы опрометчивым.
— Михаил Аргир, — задумчиво повторил архонт. — Я знал его. Он был здесь пять лет назад. Тогда он звался Михаил Дука. Мы вместе сражались с печенегами.