Лицо под маской
Шрифт:
— Да. Именно. Дориан Грей наоборот, — согласилась я.
— Нет, — он встал и пошел к двери; остановившись в проеме, повторил, не поворачиваясь, — Нет!
И вышел, без хлопка закрыв дверь.
Старший Контарини закрыл руками лицо и минуту просидел молча. Потом оторвал с усилием ладони от глаз, сказал глухо «Спасибо!» и встал.
— Сядьте, Пьетро, куда вы спешите? — спросила я спокойно.
— Чего ради теперь мне отнимать ваше время?
— Вы ничего не поняли, дорогой мой. Он уже согласился. Я даю ему десять минут на то, чтобы вернуться.
В кабинете я достала из шкафчика, на красном лаке которого были вырезаны пышные пионы, бутылку, поспешно вернулась в гостиную и дернула за шнурок колокольчика. Синьора Пальдини выросла на пороге, кажется, раньше, чем звон колокольчика затих в глубине дома. Я показала ей бутылку, она кивнула и через мгновение уже внесла поднос с широкими бокалами-«тюльпанами», вазочками с орехами и кусочками пармезана. Разлив в бокалы понемногу, я протянула один моему визави.
— Что это? — спросил он без интереса.
— Подарок пациента. Получен от него через год после операции, — сказала я не без гордости.
Пьетро осторожно глотнул и задохнулся.
— Ого! Келимас?
— Пятидесятилетней выдержки, лучший купаж за последние сто пятьдесят лет. Все будет хорошо, поверьте.
Дверь в гостиную вновь открылась. Карло подошел вплотную к моему креслу, посмотрел сверху вниз и сказал:
— Я согласен.
Граф Контарини шумно выдохнул.
— Хорошо, — сказала я. — Мне понадобятся от вас ответы на некоторые медицинские вопросы, я пришлю вам анкету на электронную почту. Пожалуйста, постарайтесь отвечать как можно точнее и подробнее.
Молодой человек записал мне свой электронный адрес и посмотрел на дядю:
— Ты еще остаешься?
— Да.
— Ладно, тогда я пройдусь пешком… До свидания, синьора!
Изысканно поклонившись, он вышел.
— Итак?… — я смотрела на графа.
— Итак, если не возражаете, синьора, я бы хотел обсудить ваш… гонорар. Правильно я понимаю, что деньги вас не очень интересуют?
— Да, это действительно так. Какие-то иные варианты существуют?
Пьетро усмехнулся и вдруг сделался молодым и невероятно красивым. Боги, так все это время у него было такое мрачное лицо, что он казался почти стариком! А на самом деле ему всего сто лет, для мага это молодость, которая будет длиться еще очень долго…
— Вы ведь уехали из Бостона не просто потому, что захотели попутешествовать, не так ли? — спросил он.
— Да.
— Расскажете?
Почему бы нет, подумала вдруг я. Может быть, это поможет мне избавиться от тяжелого чувства вины…
— Почему бы и нет, — повторила я вслух. — Полгода назад ко мне на прием пришла давняя постоянная пациентка, миссис Рубинштейн. Периодически она ложилась в мою клинику, чтобы привести в порядок лицо и фигуру. Ничего радикального, просто десять дней реабилитации после тяжелого труда светской жизни. Но в этот раз она пожелала именно что радикального. Миссис Рубинштейн в свои шестьдесят-с-хвостом решила выйти замуж за молодого человека двадцати восьми лет от роду, и желала на свадьбе выглядеть ровесницей будущего мужа.
— То есть, она хотела повернуть время вспять?
— В общем, да. Причем немедленно. Она слышала о препарате pellis, который я упоминала сегодня, и потребовала полностью заменить ей кожу на лице на новую, созданную из него.
— Но вы же сказали, что это возможно? — граф Контарини слушал очень внимательно.
— Это возможно, — эхом повторила я. — Вашему племяннику двадцать пять?
— Двадцать четыре. Да, я понимаю, совсем иная биохимия.
— Нет, разумеется, если бы были медицинские показания, мы бы и к столетнему пациенту не задумались применить pellis. Но в этом случае я отказала наотрез. Миссис Рубинштейн ушла страшно разобиженная, грозила мне судебным иском и прочими неприятностями…
— И что, неужели она подала в суд, и вы просто уехали от этих… неприятностей? — теперь он смотрел слегка насмешливо.
— Нет. Она обратилась к другому врачу. И через три месяца пришла ко мне в вуали, а под вуалью было вот это, — я протянула Пьетро свой коммуникатор, где во всей красе было запечатлено новое лицо миссис Рубинштейн: перекошенный рот, потекшие скулы, заплывшие глаза, окруженные сеткой глубоких морщин, и, как венец всего — гладкий алебастровый лоб.
— Да-а-а… И как же это произошло?
— На тот момент pellis не был полностью разработан, существовал только в виде лабораторных образцов. Один из сотрудников моей клиники решил, что может позаимствовать флакон-другой, и передал их… ну, не буду называть имя этого хирурга. По-видимому, ее организм отторгал новую кожу, они накладывали новый слой… В общем, вот так. Миссис Рубинштейн потребовала, чтобы я это немедленно исправила. Я отказалась. Через два-три года можно было бы попробовать, но немедленное вмешательство было абсолютно исключено.
— И это произвело на вас такое впечатление?
— О, нет! — я невесело рассмеялась. — Я, знаете ли, хирург со стажем, всякое видала. Но, вернувшись домой, миссис Рубинштейн покончила с собой, в предсмертном письме обвинив меня. И вот это уже, как вы выразились, произвело впечатление.
— Вас подвергли остракизму…
— Нет, ну что вы, кто бы себе такое позволил? Но у меня было ощущение, что за моей спиной все время звучит шепот, и я сдалась. Клиника работает, препарат доведен до ума и испытан, а я… уехала из Бостона. И не уверена, что хочу возвращаться.
— Да, я вас понял. — Он в задумчивости постучал пальцами по подлокотнику кресла, потом поднял на меня взгляд. — А что вы скажете о венецианском гражданстве?
— Гражданстве? — кажется, я вытаращила глаза. — Мне казалось, чужаку его получить невозможно!
— Все возможно, — усмехнулся Контарини. — Вот мое предложение, обдумайте его: гражданство Сиятельной Республики и этот дом в собственность — немедленно; место в Совете магов — через три года. Собственная клиника, если пожелаете, здесь или на Терра Ферма…