Лицо в темноте
Шрифт:
— Стой! — приказал Майкл.
Но окрик не подействовал бы на пса — его остановило нежное воркование Эммы.
—О, у тебя есть собака. — Нагнувшись, она потрепала Конроя по голове. — Ты хороший пес, да? — Тот не склонен был возражать, сел и позволил Эмме почесать его за ухом. — Да, хороший пес. Такой милый пес.
Еще никто не обвинял его в том, что он милый. Конрой уставился на Эмму одним глазом, скрытым космами, и, повернувшись к Майклу, ухмыльнулся.
— Что ты наделала, теперь он будет дожидаться регулярной похвалы.
— Я всегда хотела иметь
Конрой прижался к ее ногам, выражая преданность.
— Я дам тебе пятьдесят баксов, если ты заберешь у меня эту.
Эмма рассмеялась, и Майкл увлек ее в дом.
— Как мило.
Она обошла комнату, ей нравилось слышать за спиной звук собачьих шагов.
Большое серое кресло выглядело таким удобным. Длинная низкая кушетка будто приглашала вздремнуть после обеда. На полу лежало одеяло в серую и красную полоску — одновременно ковер и подстилка для Конроя. Вертикальные жалюзи впускали в комнату полосы света.
— А я думала, ты живешь в каком-нибудь коттедже на побережье. О, «Ноги Марианны».
Обрадованная, Эмма подошла к фотографии, висящей над кушеткой.
— Я купил ее на твоей выставке.
— Почему? — удивилась она.
— Почему купил? — Майкл задумчиво сунул в карманы большие пальцы. — Она мне понравилась. Если ты хочешь поговорить со мной о полутонах и технике, забудь. Все дело в том, что это великолепные ноги, снятые с умом.
— Твое мнение гораздо приятнее рассуждений о технике. Улыбнувшись, Эмма снова повернулась к снимку. Чтобы сделать снимок, ей потребовалось больше двух часов. В нем не было чего-то технически сложного, просто они с Марианной не могли сойтись во взглядах на туфли. В конце концов выбрали простые черные тапочки.
— Тебе не обязательно было покупать фотографию. Я знаю, какие умопомрачительные цены выставил Раньян. По крайней мере один снимок я тебе должна.
— Один ты мне уже дала.
Эмма вспомнила фотографию Майкла с отцом, которую она сделала давным-давно.
— Ну, тогда я еще не была профессионалом.
— Полагаю, ранняя Макавой будет стоить приличных денег, если я вздумаю продать снимок.
Эмма быстро инстинктивно отдернула руку, когда он коснулся ее. «Пугливая и недоверчивая», — машинально отметил Майкл. Впрочем, это естественно, когда распадается брак.
— Пойдем на кухню. Я как раз начинал готовить ужин.
Конрой последовал за ними и, когда Эмма села за стол, влюбленно положил голову на ее ногу. Майкл налил вино в бокалы, одолженные у соседки, затем включил радио.
— Давно ты живешь здесь? — спросила Эмма, лениво поглаживая собаку ногой.
— Почти четыре года.
Майкл разложил на столе овощи и недоуменно взглянул на них. Жаль, что он не поинтересовался у соседки, как готовится салат. Ополоснув латук, он взялся за соседский нож для разделки мяса.
— Что ты делаешь? — спросила Эмма.
— Готовлю салат. — От ее взгляда Майкл замер с ножом в Руке, занесенным над головкой чеснока. — Может, салат тебе не нравится?
— Я предпочла бы пломбир с орехами, но салат мне тоже нравится.
Встав, Эмма отобрала
— Этого более чем достаточно, — заключила она.
— Я всегда готовлю много, — сымпровизировал Майкл. — Конрой настоящий истребитель салатов.
— Понятно, — улыбнулась Эмма и отобрала у него нож. — Давай я займусь этим, а ты приготовишь мясо.
— Ты умеешь готовить?
— Да, — засмеялась она. — А ты?
— Нет.
Она пахла, как дикие цветы, свежо и нежно. Майклу захотелось прижаться губами к ее шее. Но он лишь коснулся волос на затылке, и в глазах Эммы появилась тревога.
— Я даже не представлял, что ты умеешь готовить.
— Мне это нравится.
Майкл стоял близко, но не настолько, чтобы она испугалась. Возможно, это было неловко, но не страшно.
— У тебя хорошо получается.
— Пять лет я завоевывала призы за резку овощей. А теперь уходи.
Когда салат был готов, Эмма поставила его на круглый деревянный стол у симпатичной клумбы с петуниями. Увидев, что Майкл неплохо справляется с мясом, она вернулась в дом. Упаковка бумажных тарелок поставила Эмму в тупик. Кроме нее, в буфете были три пустые бутылки из-под пива, ящик, заполненный кетчупом и пакетиками с горчицей, а также целые залежи консервированной пасты; в посудомоечной машине оказалось постельное белье, а в микроволновой печи — две симпатичные фарфоровые тарелки с бутончиками роз по краям, такие же блюдца, пара ножей и вилок.
К тому времени, как Майкл пожарил мясо, Эмма уже накрыла на стол.
— Салатницу я не нашла, — сказала она.
— Ага, салатница, — глубокомысленно произнес он, ставя мясо.
Сейчас, когда Эмма здесь, улыбается ему, а ее рука лежит на голове собаки, глупо делать вид, что он знает, как готовить. Если им суждено познакомиться друг с другом по-настоящему, пусть она с самого начала узнает, куда попала.
— Позаботься, чтобы у Конроя не возникло никаких мыслей по поводу моего бегства, — сказал Майкл и перемахнул через проволочную ограду. Вскоре он вернулся с бутылкой «Вишбон» и толстой синей свечой. Засмеявшись, Эмма оглянулась и увидела женщину, стоящую у двери соседнего дома. Так как это показалось ей совершенно естественным, она помахала соседке рукой.
— Миссис Петровски тебя приветствует, — сказал Майкл.
— Это ее посуда?
— Ага.
— Очень милая.
— Я хотел, чтобы на этот раз было лучше, чем бутерброд на пляже.
Эмма пододвинула ему салат.
— Я рада, что ты пригласил меня. В Нью-Йорке мы не смог ли тогда поговорить и посмотреть город. Извини.
— В следующий раз, — ответил Майкл, разрезая мясо.
Они сидели за столом почти до темноты. Эмма уже забыла, что можно болтать о пустяках, смеяться за ужином под негромкую музыку при свете мерцающей свечи. Конрою перепала часть жаркого Эммы, и теперь пес храпел у ее ног. Впервые за много месяцев она почувствовала, что дикое напряжение и страх покидают ее.