Лицом на ветер
Шрифт:
Дикс переводил это всё Рианн, та слушала внимательно, стараясь всё запомнить.
— Да, я умею это делать, — кивнула и ответила. Дикс перевёл врачу.
— Ну, вот и хорошо. Я приду дня через два, проверю рану, если она чистая, то большого воспаления не будет. Часто ходить я не смогу, мне хватает работы.
Дикс снова перевёл теперь уже для свенки.
— Хорошо. — Рианн кивнула, сухо сглатывая. — Спасибо.
Все потянулись к дверям. Врач со своим сундучком, легионеры, остались только Дикс и Рианн.
— Всё будет нормально, я же говорил.
Рианн принесла ещё одно одеяло из своего
Она ведь могла остаться одна! Он мог погибнуть! Да и сейчас, все так уверены, что всё будет хорошо, а он ещё лежит здесь, бледный, как мёртвый. Боги… О, Тор…
Она расплакалась вдруг, сев на скамью.
— Ну, что ты? — Дикс прошёл к ней. — Зачем это? Тебе же сказали, что он выживет, всё будет хорошо…
— Да, я знаю… — Она кивнула и принялась вытирать слёзы ладонями. — Просто… просто всё так неожиданно…
— Привыкай, он — военный, это может случиться с каждым. Утром он ещё улыбается, ещё живой, а вечером его уже принесут на плаще мёртвым. Так бывает. Ничего не поделаешь. Наших приносят сюда, а они приносят своих в посёлки, там сейчас тоже плачут и готовятся к похоронам…
Рианн передёрнула плечами, шепнула:
— Я знаю… Я видела это всё…
— Ну, вот.
— Дикс, — она вскинула к нему заплаканное лицо, — ты же свен, почему ты воюешь против них? Это же предательство! Как ты можешь? Это же убивать своих!
Свен вздохнул, качая головой, улыбнулся.
— Я уже не свен. Вот моя мать — свенка, а я нет. Я с восемнадцати лет в легионах, уже семь лет. Другой жизни я и не знаю. Знаешь, сколько товарищей вот так я уже потерял? — Он дёрнул подбородком в сторону раненого Марка. — Я и сам был ранен… Да и сами свены меня своим не считают, меня убьют, не задумываясь. Если, вот, Марк попадёт к ним, его они могут оставить живым, ради выкупа, просто помучить или принести в жертву. Меня они убьют сразу, таких не любят, ты же знаешь. — Рианн согласно кивнула несколько раз. — Я уже не свен, — ещё раз повторил, — ты же тоже меня своим не считаешь. Так?
Она промолчала. Всё правильно. Он прав. Он ещё знает свенский, но говорит уже нечисто. Может быть, его дети уже вообще не будут знать языка.
— Тебя покормить? — предложила.
— Я поем в казарме. Мне пора. Ты справишься? Вариний оставил тебе маковое молочко, как хотел?
— Да. Я справлюсь. Спасибо тебе.
Он ушёл, и Рианн осталась одна. Сколько ещё надо было сделать! Унесла таз с кровавой водой, замочила вещи центуриона, требующие стирки, разобрала снаряжение римлянина по местам, перенесла жаровню с кухни, разожгла вторую. Что уж тут экономить уголь, если надо? Теперь надо натаскать воды с улицы, приготовить что-нибудь на ужин себе, да и работа на станке уже заждалась её.
К ночи аккуратно подошла к центуриону и прислушалась, затаив дыхание. А дышит ли он ещё? Жив ли? Лежит, не шелохнётся, ни звука, ни стона боли, как мёртвый. Нет, дышит ещё. Облегчённо выдохнула. Если будет поминать, пусть не сегодня, не сейчас, не ночью.
Ушла на кухню. Только бы не помер, ей не высидеть эту ночь здесь с мертвецом. Села за стол, упёрла локти в край столешницы, обняла себя крест-накрест за плечи, прижалась губами к запястью. В носу щекотало от металлического запаха бронзового браслета.
А, может быть, зря она боится остаться одной? Может быть, не так это и страшно. Сбежала бы, вернулась домой, к своим, потребовала бы у короля защиты и справедливости. Если у отца нет наследников, кроме неё, ей должны отдать его землю, пусть не всю, ей много не надо, хватило бы на хлеб да на семена. Там, наверное, ещё и дом отца стоит. Она смогла бы одна, она умеет работать. Скотины, правда, никакой у неё нет, но это дело наживное, первое время придётся брать в долг или просить у короля. Он позволил Криксу продать её римлянам, какой это король? Теперь он должен ей! Если она потеряла отца, это не значит, что теперь она не должна защищаться законами и всем посёлком. Неужели другие бы промолчали, узнав о том, как с ней поступили?
Рианн вздохнула. Всё может быть. Может, и промолчали бы. Она вспоминала, как к ней относились последние пять лет. Все думали, что римляне успели надругаться над ней, девчонки шептались за спиной, а парни косились на неё, как на больную. Римская подстилка. Вот, кем она была для них. Может быть, никто и не удивился, когда осенью она пропала из посёлка. Может, никто и не знает, что это Крикс продал её, все, верно, подумали, что она просто ушла к римлянам. И никто не пожалел её, не попытался понять. А она разве в чём-то виновата? Такое могло случиться с любой девушкой. Ей было-то всего двенадцать лет. В чём её вина, что римляне уже тогда зарились на неё?
Свенку передёрнуло. Она хорошо помнила, как легионеры рвали на ней одежду, как один из них целовал её в губы, лапая руками за грудь и живот. У неё и груди-то тогда толком ещё не было. А они… Пока мама не вмешалась, не вырвала её из их рук, не закрыла собой. Но все вокруг решили по-своему, сделали выводы, поставили клейма. Она стиснула зубы до скрипа.
И вот теперь она точно римская подстилка, потому что всем всё было безразлично, и никто не заступился за неё. Потому что они позволили Криксу продать её, как рабыню, а не свободную соплеменницу! Они позволили ей стать рабыней римского центуриона, стать его шлюхой…
Рианн расплакалась вдруг навзрыд от тоски и боли, от жалости к самой себе. Что теперь ей делать? Ухаживать за ним? Лечить его? Поить его? Следить, чтобы он не мёрз, чтобы не было жара? Где его жена? Это она должна этим заниматься, а не я!
Рианн резко поднялась из-за стола. И что делать? Подушку ему на голову или просто бросить его? Уйти! Оставить всё! Пусть подыхает! Пусть один тут подыхает!
Она вернулась к нему, неслышно ступая по полу кожаными сапожками. А центурион лежал на спине и, очнувшись уже, просто глядел в потолок. Заметив тень, перевёл глаза ей на лицо, глядя через брови. Шепнул по-свенски: